Читаем Судьбы крутые повороты полностью

После этих бабушкиных слов, я, давясь картошкой, залился слезами. Чтобы хоть как-то утешить меня, бабушка достала из чистой беленькой холщовой тряпицы конфетку и протянула ее мне. Но мне было не до завтрака и не до конфет. В глазах стояло заплаканное лицо Мишки. Его слезы долго еще потом будут стоять в моем воображении и будить в душе чувство жалости к себе.

Рассказала бабушка и о том, что моих родных увез Василий Кузьмич, с которым договорился дедушка.

В Моршанске семейство ожидал отец. Он уже три дня как беглый каторжник ютился у дальних родственников. По селу ходили слухи, что некоторые из беглых раскулаченных тайком по ночам возвращаются в село, но их хватают комбедовцы и сдают в милицию.

Два дня я не находил себе места в ожидании дедушки, уехавшего провожать наше семейство. Томилась и бабушка. Чаще чем обычно она проводила время в молитвах, иногда выходила на улицу и, вскинув ладонь над глазами, вглядывалась в даль улицы. Я понимал, что она ждет возвращения деда, беспокоясь, не помешало ли что отъезду ее детей и внуков в далекую и чужую Сибирь. Когда я из окна увидел расписанную масляными красками дугу, под которой колыхался бронзовый валдайский колокольчик над крутой шеей гнедого жеребца, и рыжебородого Василия Кузьмича, я не выдержал и прямо через окно выскочил на улицу. Бабушка вслед за мной вышла из избы. Не дожидаясь, пока дед, разминая старые кости, слезет с телеги, я вскочил к нему на колени и, крепко обняв его, принялся целовать седые усы и бороду. От дедушки попахивало самогонкой.

— Ну как, проводил? — громко спросил я.

Дедушка, воровато оглядываясь, ответил тихо, зажав картуз в согнутой ладони:

— Проводил, только об этом никому ни слова, понял? Кроме бабушки.

Понятие «святая ложь» впервые я усвоил, когда уже стал взрослым. Но, пробегая по дорожкам памяти, начиная с дней детства, я твердо заключил, что эту божественную формулу я осознал всей душой уже в семь лет, когда пришлось скрывать, куда уехала моя семья. Это была ложь, но ложь спасительная.

Чувство одиночества почему-то принято считать присущим только взрослому человеку. В этом глубокое убеждение тех, кто в комплексе душевного состояния ребенка видит озорство, веселье, печаль, радость, тоску — все состояния души. О том, что чувство одиночества гораздо глубже и сильнее физического состояния голода, я испытал, когда остался один и весь жизненный ритм был нарушен. Стоило мне только проснуться и ощутить, что рядом со мной нет никого из братьев, а дедушка и бабушка уже на ногах, как я, укрывшись с головой одеялом, начинал горько плакать. Иногда эти слезы доводили меня до такого состояния, что я не мог сдержать себя и рыдал навсхлип.

Бабушка утешала меня, убеждала, что после зимних каникул за мной приедет мама и увезет в Сибирь. Но я не успокаивался, не радовали даже конфеты, которые бабушка припрятывала для меня. И, пожалуй, больше всего меня мучил вопрос: почему меня оставили, а не Мишку, Толика или Сережу? Чем я хуже их? Ведь вроде был и послушней, и старательней. Не затевал драк с озорными ребятишками. Никогда никто из соседей не жаловался на меня.

Единственной радостью и утешением была школа. Букварь я уже прочел, знал все стихи, которые изучали в первом классе. Первые недели учебы я не понимал, что ребятишки, особенно озорные, не любят отличников и выскочек. А я не мог усидеть на месте, когда учительница задавала вопрос и, весь вытягиваясь в струнку, тянул к потолку руку. При этом обижался, когда спрашивали не меня, а кого-нибудь другого. И вот эту нелюбовь, или скорее всего неприязнь, к отличникам я стал ощущать на себе все чаще и чаще. То какой-нибудь озорник толкнет под бок и тут же обзовет «отличником». Я понял, что нужно вести себя по-другому. И уже не стал тянуть руку при всяком случае и, только глазами встретившись с учительницей, с мольбой смотрел на нее и ждал, когда меня спросят. В общем, стал похитрее и поумнее. И уже никто меня не толкал, никто не щипал и не залепливал снежком в ухо.

Успехи в учебе как-то гасили мою тоску. А после письма, полученного на адрес тети Тани, в котором родители сообщали, что они купили корову и у них есть маленькая хата, я постепенно как-то успокоился. Повеселели и дедушка с бабушкой, и я уже стал отсчитывать, сколько дней осталось до зимних каникул. Как я ждал приезда мамы!

Школьные оценки в те далекие тридцатые годы были совсем не такие, как сейчас, выставлялись не по пятибальной системе. Плохая отметка в тетради или в дневнике состояла из четырех букв «неуд» — неудовлетворительно. Средняя отметка, теперешняя тройка, обозначалась двумя буквами «уд» — удовлетворительно, четверка — знаком «хор», а пятерка обозначалась — «оч. хор.» Но так как я уже со старта взял курс на «оч. хор.», то мне казалось обидным снижать свои успехи. Может быть, среди пяти-шести «оч. хоров» в моих тетрадях по письму и по арифметике попадался огорчительный «хор». Правда, дедушка меня успокаивал, утверждая, что «хор» это тоже хорошо.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Отцы-основатели
Отцы-основатели

Третий том приключенческой саги «Прогрессоры». Осень ледникового периода с ее дождями и холодными ветрами предвещает еще более суровую зиму, а племя Огня только-только готовится приступить к строительству основного жилья. Но все с ног на голову переворачивают нежданные гости, объявившиеся прямо на пороге. Сумеют ли вожди племени перевоспитать чужаков, или основанное ими общество падет под натиском мультикультурной какофонии? Но все, что нас не убивает, делает сильнее, вот и племя Огня после каждой стремительной перипетии только увеличивает свои возможности в противостоянии этому жестокому миру…

Айзек Азимов , Александр Борисович Михайловский , Мария Павловна Згурская , Роберт Альберт Блох , Юлия Викторовна Маркова

Фантастика / Биографии и Мемуары / История / Научная Фантастика / Попаданцы / Образование и наука
Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное
Рахманинов
Рахманинов

Книга о выдающемся музыканте XX века, чьё уникальное творчество (великий композитор, блестящий пианист, вдумчивый дирижёр,) давно покорило материки и народы, а громкая слава и популярность исполнительства могут соперничать лишь с мировой славой П. И. Чайковского. «Странствующий музыкант» — так с юности повторял Сергей Рахманинов. Бесприютное детство, неустроенная жизнь, скитания из дома в дом: Зверев, Сатины, временное пристанище у друзей, комнаты внаём… Те же скитания и внутри личной жизни. На чужбине он как будто напророчил сам себе знакомое поприще — стал скитальцем, странствующим музыкантом, который принёс с собой русский мелос и русскую душу, без которых не мог сочинять. Судьба отечества не могла не задевать его «заграничной жизни». Помощь русским по всему миру, посылки нуждающимся, пожертвования на оборону и Красную армию — всех благодеяний музыканта не перечислить. Но главное — музыка Рахманинова поддерживала людские души. Соединяя их в годины беды и победы, автор книги сумел ёмко и выразительно воссоздать образ музыканта и Человека с большой буквы.знак информационной продукции 16 +

Сергей Романович Федякин

Биографии и Мемуары / Музыка / Прочее / Документальное