Я твердо знал, что Ким Филби останется верен своим идеалам. Он никогда не нарушал клятвы, которую дал в молодости. Ким часто говорил мне, что Сталин, Хрущев и Брежнев канули в Лету, а яркая звезда коммунизма никогда не погаснет. — Пусть с первых же дней революции к нему пошли не той дорогой, — говорил он, — но все же коммунизм выражает лучшие чаяния человечества.
В сентябре 1986 года Кима навестил его старый знакомый, с которым он работал еще во время войны, — писатель Грэм Грин
[42]. Непосредственным лондонским начальником Грина, резидента английской разведки в Сиерра-Леоне, был Ким Филби. Правда, друзьями они стали позднее. Время от времени они переписывались. Грин приезжал в Москву четыре раза и часто встречался с Филби. Грин, добровольный изгнанник, поселившийся на островах Антибы, и Филби, оказавшийся москвичом не по своей воле, имели общие черты: оба — чистокровные британцы, обоим присуще чувство достоинства, сдержанность и небольшая толика цинизма, характерные для воспитанников старой школы. Мне известно, что Филби не особенно нравился главный герой романа Грина «Человеческий фактор», прототипом которого был он сам. Он считал, что совсем не похож на этого хнычущего дурачину, который влачит жалкое существование в московской лачуге. На деле обстановка, в которой жил Ким, была совершенно иной: огромная квартира с прекрасным видом на реку; стопками газет «Таймс», «Ле Монд» и «Геральд Трибюн», на которые его подписывали; видеопленками, показывающими самые ответственные крикетные матчи, и банками оксфордского джема от Купера в буфете, которые присылали ему из Лондона. Ким Филби слушал радиостанции «Би-Би-Си» и «Голос Америки», читал детективные романы Джона Ле Карре и даже научился готовить, как заправский шеф — штрих, отдаленно напоминающий гриновского героя.После одного из визитов Грина я прочел в «Санди Телеграф» любопытное высказывание Кима: «Перемены в СССР могут наступить только со стороны КГБ, который принимает в свои кадры лишь самых лучших и умных».
Начиная с 60-х годов у Кима стали проявляться симптомы сердечного заболевания. Сперва они были незначительными, но довольно тревожными. Весной 1988 года случился первый инфаркт. Когда Филби немного поправился, мне захотелось увидеть его. Я ведь оставался единственным свидетелем его сказочных приключений. Попросил коллег передать Руфине о своем желании повидать Кима, и он тотчас ответил, что будет счастлив увидеть меня и даже более того — ему необходимо поговорить со мной. Но почти сразу же после этого сообщения я узнал, что его увезли в больницу. Врачи не находили его состояние критическим, и Руфина, уходя из больницы вечером 10 мая, особенно не беспокоилась. Но ночью ей позвонили из больницы и сказали, что в два часа ночи Ким скончался.
13 мая, в прекрасный весенний день, я пришел на похороны. Гроб, накрытый красным знаменем, выставили в клубе на Лубянке, чтобы друзья и соратники Филби из КГБ могли отдать ему последнюю дань уважения. Поверх знамени лежала подушечка с орденами. Похоронили Филби на генеральском участке Кунцевского кладбища, расположенного на западной окраине Москвы. Хотя Ким Филби не был генералом (вопреки некоторым утверждениям), отделение охраны КГБ, прибывшее в полной парадной форме, отдало ему последние почести салютом из трех залпов. Оркестр исполнил «Интернационал». На похоронах присутствовали сын Филби — Джон, дочь — Джозефина и огромная толпа почитателей, среди которых офицеры всех званий и даже председатель КГБ Владимир Александрович Крючков — позднее один из руководителей переворота 1991 года. Мне поручили произнести надгробную речь, что я счел для себя за великую честь.
Ким Филби был последним и самым выдающимся участником знаменитейшей разведывательной группы XX столетия — я думаю, что имею право назвать ее именно так. Впервые в истории советской секретной службе удалось завербовать таких людей, которые заняли высочайшее положение в английском правительстве и добывали для нее ценные разведданные. Причем никто из них не был убит, арестован или хотя бы подвергся обвинению — не доставало доказательств. Своим блестящим успехом они обязаны в равной мере удаче и профессионализму. В работе агентов этой группы никогда не было серьезных срывов, хотя на протяжении многих лет мы поддерживали с ними регулярный контакт, связанный с серьезной опасностью.
Вот уже более сорока лет мир зачарованно читает материалы о кембриджской пятерке. Для этого есть все основания, ибо их необыкновенные подвиги надолго сохранятся в памяти людей и переживут нас, принимавших участие в их деятельности.
Я иногда прихожу на могилу Кима, стою и думаю о нем. Прах остальных покоится далеко, в Англии, и я не могу посетить места их погребений. Но я часто вспоминаю их, потому что со всеми своими достоинствами и недостатками они стали дороги мне. Это были люди, готовые положить свои жизни за правое дело. И я преклоняюсь перед ними. Надеюсь, что сумел бы, как и они, сделать то же.