Судьбы разведчиков. Мои кембриджские друзья

Многих наших курсантов, будущих инженеров, направили на строительство оборонительных сооружений Ленинграда. Меня не взяли, посчитав, что я еще слишком молод. Но когда немцы окружили Ленинград, отрезав город от Большой земли, нам всем выдали винтовки и послали патрулировать улицы вечером и ночью. В Ленинград проникло много немецких агентов, которые с наступлением темноты запускали ракеты, указывая кружившим над городом бомбардировщикам места, куда сбрасывать бомбы. Главными целями служили здания НКВД и Смольный, где размещался ленинградский обком партии. А наше училище находилось как раз посередине между этими двумя объектами.

В октябре 1941 года мы продолжали выходить в патрули каждую ночь. Мы тогда сохраняли еще неплохую форму, чуть похудели, может быть, но во всяком случае не голодали. Однажды сырой, темной ночью, заканчивая патрулирование и едва держась на ногах от усталости и холода, мы увидели, как над полуразрушенным домом, не более чем в ста метрах от нас, взвилась ракета. Она вспыхнула, осветив небо, и шлейфом рассыпалась над Невой.

На какой-то миг вокруг нас стало светло как днем. Нас было трое во главе с прикомандированным сотрудником НКВД. Мы бросились к дому и, прыгая через четыре ступеньки, добрались до верхнего этажа здания. На лестнице валялись балки, ящики, всякая рухлядь. Сотрудник НКВД, гораздо старше нас по возрасту, сильно отстал. Я слышал, как он, тяжело дыша и отдуваясь, поднимается за нами где-то двумя этажами ниже. На верхней лестничной площадке мы, перекрыв ход на чердак, остановились и стали его ждать. Когда сотрудник оказался среди нас, он, даже не остановившись, чтобы вытереть взмокшее от пота лицо, приказал нам сейчас же вернуться вниз. Мы изумленно посмотрели на него, не понимая, почему в самый решительный момент он решил остаться один.

— Быстро вниз, — закричал наш начальник. — Таким желторотым, как вы, рано еще приканчивать шпионов. Оставьте это мне.

Мы повернулись, предоставив ему возможность выполнять свою миссию. Выйдя на улицу, услышали одиночный ружейный выстрел. Через несколько минут сотрудник показался в дверях. Не произнося ни слова, мы вернулись в бараки. В те месяцы подобные эпизоды повторялись часто.

Ленинградцам не хватало топлива. А на полуострове, отделявшем нашу линию обороны от немцев, имелся большой запас угля. Эта ничейная земля именовалась Угольным заливом. Нам приказали пробраться туда под покровом ночи и набрать как можно больше угля и кокса. Мне неоднократно приходилось принимать участие в этих экспедициях. Мешки наполняли углем в основном голыми руками, чтобы производить как можно меньше шума, а потом волокли их к лодкам. Операция эта казалась нам очень опасной. На деле же это было не совсем так, потому что немцы едва ли могли нас различить в темноте. Иногда они для виду открывали беспорядочный огонь. Лично я не сделал ни одного выстрела по немцам, хотя гитлеровцы, не задумываясь, готовы были убить меня. И я по праву считаю себя ветераном-фронтовиком, хотя бы потому, что едва не погиб от голода, как и другие блокадники-ленинградцы.

В декабре люди начали умирать. Наше начальство приняло решение об эвакуации училища. Фронту нужны были инженеры и, чтобы сохранить ценные кадры, следовало вывезти нас из Ленинграда в более безопасное место. Самым трудным оказалось найти способ выбраться из блокады. Единственный путь — по замерзшей Ладоге, так называемой «Дороге жизни».

Мы были первыми, кто попытался пересечь озеро в сторону Большой земли. Следовало пройти около пятидесяти километров пешком, а мороз был так крепок, что замерзала водка. Мы оделись как можно теплее, нацепив на себя свитера или жакеты, словом, все, что смогли раздобыть. Каждый тащил тяжелый рюкзак. Ночью цепочкой один за другим вступили на лед. Впереди не видно ни зги, кроме крошечного огонька бакена, зажженного специально для нас. Нужно было идти прямо на этот огонек и ни в коем случае не останавливаться.

Немцы скоро догадались, что какая-то колонна пытается пересечь озеро. Не прошло и часа, как первый снаряд разорвался на льду неподалеку от нас. Любопытно отметить, что мы так долго мучились от голода и настолько ослабли, что оказались не в состоянии даже испугаться.