Судьбы разведчиков. Мои кембриджские друзья

Я знал, что на этой стадии не могу принять никакого решения самостоятельно. Нужно было посоветоваться с Москвой. Мы договорились встретиться вновь через два дня, но я попросил Бланта передать Бёрджессу, чтобы на этот раз он пришел на встречу сам. Я полагал, что у Гая могут быть какие-нибудь новые сведения для нас, и, учитывая чрезвычайность ситуации, предпочел действовать не через посредника.

Чтобы показать Бланту, насколько серьезно мы относимся к делу, я сказал, что приведу с собой на встречу нашего резидента. Коровин, конечно, не отказался от встречи, в конце концов это была его прямая обязанность. Однако меня все это беспокоило, так как в последнее время Коровин начал с пренебрежением относиться к тем строгим правилам безопасности, которые сам же составил для всех нас. Он ставил себя выше таких «мелочей». Были известны случаи, когда он отправлялся на секретные встречи в посольской машине, а иногда умудрялся звонить по телефону агентам прямо на службу. Подобная небрежность легко могла оказаться фатальной в создавшейся опасной ситуации. Но я тут ничего не мог поделать. Не критиковать же мне, подчиненному, свое служебное начальство? К тому же я знал, что у Коровина стало барахлить сердце. Это, вероятно, и послужило причиной такого отношения к делу с его стороны. Поэтому я лишь доложил ему о серьезности положения, намеренно сгустив краски, в надежде на то, что это его припугнет и он станет вести себя осторожней. Замысел, кажется, удался, потому что с тех пор Коровин скрупулезно соблюдал наши правила.

За сорок восемь часов мы связались с Москвой, получили инструкции и спланировали наши действия. Центр отреагировал очень быстро. Его ответ был ясен и однозначен: «согласны на организацию побега Маклина. Его примут здесь и предоставят все, что нужно, если он согласится».

Во время встречи, в которой участвовал Коровин, Бёрджесс подтвердил все, что говорил Блант. Мы дали ему указание как можно скорее связаться с Дональдом, обрисовать ему положение и убедить в том, что у него нет другого выхода, кроме эмиграции.

По прибытии в Лондон Бёрджесс попросил отдел кадров министерства дать ему несколько свободных дней для устройства личных дел. С этого времени он стал единственным звеном, связующим нас с Маклином, потому что Бланту стало небезопасно встречаться с ним.

Гай нанес сугубо официальный визит своему другу. Они поболтали несколько минут о том о сем, как это принято у приятелей, возвратившихся из служебных командировок. Во время разговора Бёрджесс быстро написал Маклину записку, предлагая срочно встретиться в «Реформ»— клубе. Он поступил благоразумно: было ясно, что за Дональдом неотступно следят, и, возможно, его телефонные разговоры и беседы в кабинете прослушиваются.

После работы они встретились в «Реформе». Гай сообщил ему подробности того, что знал. Маклин не удивился.

— За мной уже давно следят и не показывают секретных телеграмм и документов. Я обо всем рассказал Бланту. В любой день ожидаю вызова к начальству или в контрразведку.

Тогда Бёрджесс высказал ему свое мнение в связи с сложившейся обстановкой, а также заметил, что Филби, Блант и Центр разделяют его точку зрения: Маклину лучше всего теперь бежать. Дональд заметно пал духом.

После долгой паузы он сознался, что не в силах выдержать предстоящего испытания. Он понимал свою собственную слабость и знал, что не сможет держаться месяцы, может быть, даже годы, упорно все отрицая. Маклин пришел к выводу, что в конце концов признается. И все же не мог решиться на побег. Ведь надо и о семье подумать. Через три недели у жены должен родиться ребенок, он не может бросить ее.

В течение этого напряженного периода Коровин и я по очереди встречались с Блантом и Бёрджессом. При встрече с Коровиным Гай рассказал ему о своем последнем разговоре с Маклином, состоявшемся за несколько часов до встречи. Через час мы передали это сообщение в Центр, и сразу же получили ответ:

«Маклин должен согласиться на побег».

Коровин снова встретился с Бёрджессом и велел ему добиваться от Маклина согласия на побег. Гай сделал все, о чем его просили. Но на этот раз Маклин нашел новый предлог для своего отказа. Он заявил, что если ему предстоит добираться до России через Париж, то он никогда не попадет на советскую территорию. Бёрджесс его не понял.

— У меня в Париже старые друзья, — пояснил Маклин, — и если я их увижу, то снова запью и не смогу найти в себе силы уехать.

Гай отмахнулся от этого аргумента, сказав ему, что, в таком случае, мы найдем ему сопровождающего. А это-то как раз и нужно было Маклину — он не мог сделать и шага в одиночку.