К глубокой древности восходит представление о психическом расстройстве как следствии внедрения в человека постороннего духовного начала. Оно может быть злым или добрым, сообразно чему помешательство расценивалось либо как одержимость нечистой силой («бесные»), либо, напротив, как особая милость бога («блаженные»). Кратковременные, скоропреходящие психические нарушения нередко расценивались как притворство, а нерезко выраженные болезненные нарушения психики, сопровождавшиеся расстройством влечений — как распущенность и порочность. Наконец, помешанными в глазах окружающих оказывались иногда вполне здоровые люди, чье поведение выглядело необычным и непонятным (так, Демокрит был освидетельствован Гиппократом по настоянию своих сограждан, коим показалось странным поведение философа, анатомировавшего животных).
Взгляд на помешательство как на болезнь, вызванную естественными причинами, также имеет многовековую историю. Еще античные врачи в качестве причин психических заболеваний называли разлитие желчи, скопление в организме мокрот и иных выделений внутренних органов, непомерное употребление вина и пр. Достаточно очевидно прослеживалась связь некоторых психических расстройств с сильными душевными потрясениями и травмами головы.
Многие представления о психической болезни, несмотря на их различия и даже несовместимость, существовали одновременно, хотя в ту или иную эпоху преобладающим оказывалось, как правило, одно из них. На протяжении многих веков господствовали религиозно-мистические воззрения. В Новое время, по мере секуляризации общественного сознания, они стали уступать место научным. Каждое воззрение диктовало свои средства воздействия на поведение психически неполноценных, подпадающих под соответствующую категорию. Социально беспомощных больных помещали в различные учреждения для приюта, а социально опасных — для изоляции. Душевнобольных содержали в частных домах, общинах, доме врача, монастырях, тюрьмах, больницах. Применялась к ним и такая мера, как изгнание из страны. В ряде случаев социально опасные больные подвергались физическому уничтожению[4]
.* Социальная опасность могла трактоваться весьма широко. В средневековой Европе социально опасным считался каждый, чьи слова или поступки не соответствовали христианской догме. Инквизиция отправила па костер немалое число душевнобольных сбродом, галлюцинациями и болезненными фантазиями религиозного содержания. На протяжении многих веков (исключая, быть может, два последних столетия) освобождение от ответственности ввиду наличия у обвиняемого тяжелой психической болезни почти не практиковалось по делам о церковных и государственных преступлениях.
С появлением государства и права средства воздействия на поведение душевнобольных приняли государственно-властный характер и начали облекаться в правовую форму. Однако психические расстройства получили статус юридически значимого явления, влекущего особые правовые последствия, далеко не сразу.
Эмпирическую основу для придания психическим расстройствам юридического значения составил появившийся, видимо, очень давно взгляд, согласно которому помешанные лишены способности к разумению и не отдают себе отчета в своих поступках*. Этот простой эмпирический вывод из непосредственно наблюдаемых фактов, подвергался затем «теоретической» (в самом широком смысле) интерпретации — религиозной, философской и пр. В итоге появлялась возможность не только зафиксировать определенное положение вещей, но и попытаться объяснить его. Так, одержимость бесом — не просто экспансия злого духа, но кара за прегрешения. Человек сам полагался виновным в навлечении на себя Божьего гнева и вселении дьявола. Если в припадке безумия он совершал что-либо предосудительное, то должен был искупить вину посредством религиозно-очистительных обрядов, а в более поздние времена — подвергнуться уголовному наказанию.