Судебные речи известных русских юристов

Что касается прокола околоплодного пузыря, то я обращу ваше внимание на следующие обстоятельства, подтверждающие рассказ Дмитриевой. В сентябре 1867 года, когда беременность Дмитриевой становилась уже очевидной, Карицкий увидал, что приближается минута решительной операции, и вот его жена, как видно из показания на суде его же свидетеля — Модестова, подтвержденного Карицким, уезжает в Одессу, где и остается. Таким образом, опустелый, обширный дом, занимаемый Карицким, представляется местом, удобным для произведения выкидыша, гораздо удобнее маленькой квартиры Дмитриевой. А этот страшный бред, когда женщина мечется, стонет, кричит: "Николай Никитич! Сними саблю, ты весь в крови. Ох, больно — прорвали пузырь…". Дрожь пробирает от этих слов. Прислушайтесь к ним, к этому воплю, ведь в них звучит правда, ведь нужно быть глухим, чтобы не слышать ее. И что же возражает на это Карицкий? Что женщина не называет своего любовника, и это с язвительной улыбкой. Руки опускаются при таком возражении.

Я разобрал содержание главных противоречий в показаниях Дмитриевой и Карицкого в их историческом порядке. Я старался осветить внутренний смысл этих противоречий. Не знаю, насколько удалось мне сообщить вам мое убеждение, но мне кажется, что эти противоречия ярко освещают характеры действующих лиц, а узнав характер человека, мы получаем понятие о его действиях и говорим, что такое-то действие в его характере. Конечно, Карицкий рассчитывает на недостаточность прямых улик, но время формальных доказательств прошло. Систематическая ложь подсудимого также улика, которая иной раз гораздо убедительнее, чем свидетель с его присягой, произнесенной одними устами. "Характер человека есть факт, — сказал вчера наш сотоварищ по защите, достойный русский адвокат и ученый, — самый важный факт, который обнаруживается на суде". Эти слова указывают на то значение, которое придается судом личной явке подсудимого перед присяжными. Как бы ни скрытен был человек, он себя выдаст, и в течение восьми дней подсудимые ознакомили нас с собой.

Моя задача кончена. Я отвергаю виновность Дмитриевой в укрывательстве краденого и в наименовании себя чужим именем; я отдаю на суд вашей совести вопрос о ее виновности в выкидыше. Всякое преступление искупляется теми страданиями, которые оно влечет за собой. Вера Павловна выстрадала так много, воля ее была так подавлена, сознание так глубоко и искренно, что я не знаю, что осталось карать человеческому правосудию? Каких страданий она еще не испытала? Господа присяжные! Щадите слабых, склоняющих перед вами свою усталую голову; но когда пред вами становится человек, который, пользуясь своим положением, поддержкою, дерзает думать, что он может легко обмануть общественное правосудие, вы, представители суда общественного, заявите, что ваш суд — действительная сила — сила разумения и совести, — и согните ему голову под железное ярмо закона.

Речь Ф. Н. Плевако в защиту Каструбо-Карицкого

Вчера вы слушали две речи, речь обвинителя и защитника Дмитриевой. По свойству своему последняя речь была также обвинительною против Карицкого. Когда они кончили свое слово и за поздним часом моя очередь была отложена до другого дня, признаюсь, не без страха проводил я вас в вашу совещательную комнату, не без боязни за подсудимого, вверившего мне свою защиту, оставил я вас под впечатлением обвинительных доводов, которые так щедро сыпались на голову Карицкого. Но за мной очередь, мне дали слово… И я с надеждой на свои силы приступаю к своей обязанности. Я верю, что вы не позволите укорениться в своей мысли убеждению, что после слышанного вами вчера нет надобности в дальнейшем разъяснении дела и нет возможности иными доводами, указанием иных обстоятельств, забытых или обойденных моими противниками, поколебать цену их слов, подорвать кажущуюся основательность их соображений.

Обвинитель и защитник Дмитриевой, каждый по-своему, потрудились над обвинением Карицкого. Если прокурор подробно излагал в ряду с прочим улики против Карицкого, то защитник Дмитриевой исключительно собирал данные против него. При этом защитник Дмитриевой не мог не внести страстности в свои доводы. Прокурор имел в виду одну цель: разъяснить дело — виноват или невиноват Карицкий и во имя обвинения, по свойству своей обязанности, односторонне группировал факты и выводы. Защитник Дмитриевой обвинял Карицкого и этим путем оправдывал Дмитриеву. У подсудимой, которую он защищал, с вопросом о виновности Карицкого связывался вопрос жизни и смерти: перенося петлю на его голову, она этим снимала ее с себя. Тут нельзя ожидать беспристрастной логики. Где борьба, там и страстность. А страстность затуманивает зрение. Между тем защитник Дмитриевой всецело отстаивал объяснение своей клиентки, следовательно, шел одной с ней дорогой, а потому и в его доводах господствовал тот же, не ведущий к истине образ мыслей. Разбор его слов оправдает мое мнение.