Судьи и заговорщики: Из истории политических процессов на Западе

Наименее загадочным в «бордеро» было отсутствие подписи: шпионы не любят оставлять свою визитную карточку. Но надо добавить, что столь же мало принято у них составлять и подобные описи (тем более от руки, а не на пишущей машинке!), а у руководителей шпионажа — небрежно бросать в корзину для бумаг столь секретные документы. А такой опытный человек, как полковник Шварцкоппен, даже не дал себе труда хорошенько разорвать «бордеро» на мелкие куски — оно, лишь слегка поврежденное, попало в «секцию статистики». Подобное непонятное легкомыслие Шварцкоппена было тем более необъяснимо, что он был вполне осведомлен об установленной за ним слежке и не мог не быть настороже. Поэтому позднейшие утверждения Шварцкоппена в его мемуарах, что он никогда не видел «бордеро» и не бросал его в корзину для мусора, ряд историков считают несомненной правдой[411]. Однако другие исследователи в своих работах приводят материалы, выкраденные французскими агентами у немецкого полковника и ныне хранящиеся в Национальном архиве. Их похищение свидетельствует о явной беспечности атташе в отношении служебных бумаг[412]. Существует и теория, будто «бордеро» было написано самим Шварцкоппеном с целью одурачить французскую контрразведку[413].

Вскоре после того как «бордеро» попало в руки руководителей французской армии, один из видных генштабистов, подполковник д’Абовиль, заявил, что почерк ему знаком. Письмо написано, сказал он, капитаном Дрейфусом, проходящим стажировку в Генеральном штабе. Сначала, 9 октября, обратились к лучшему эксперту — сотруднику Французского банка Гоберу с просьбой сличить «бордеро» с бумагами, написанными Дрейфусом. Как позднее, на процессе в Ренне, сообщил Гобер, принявшие его генерал Гонз, Сандерр, Анри и другие были заранее убеждены в виновности Дрейфуса. 13 октября 1894 г. Гобер заявил, что, как ему кажется, письмо к Шварцкоппену составлено другим лицом. Гобер еще изучал фотокопию «бордеро», а Генеральный штаб, предчувствуя отрицательный ответ, нашел для перестраховки более сговорчивого эксперта — сотрудника парижской полиции Бертийона. Тот через несколько часов представил нужный ответ: «бордеро», вне всяких сомнений, написано Дрейфусом. Впоследствии, когда все эти факты всплыли наружу, генералы пытались оправдать свой трюк нелепыми ссылками на то, что, мол, Гобер мог узнать почерк Дрейфуса, являвшегося одним из клиентов Французского банка, и проявить пристрастие[414],— не ясно, из каких мотивов. Зато Бертийон 'вполне устраивал генералов. В романе А. Франса «Остров пингвинов» Мерсье, изображенный под именем Гретока, заявляет: «В качестве доказательства поддельные бумаги вообще ценнее подлинных, прежде всего потому, что они специально изготовлены для нужд данного дела, — так сказать, на заказ и по мерке»[415]. Не менее ценными были и фальшивые эксперты.

Не дождавшись даже заключения экспертов, 12 октября вечером начальник Генерального штаба генерал Бу-адефр вызвал майора дю Пати де Клама и сообщил ему, что военный министр генерал Мерсье принял решение об аресте Дрейфуса и ему, Пати де Кламу, поручается вести следствие.

Утром 15 октября Дрейфуса вызвали в канцелярию начальника Генерального штаба; здесь Пати де Клам, сославшись на порезанный палец, попросил капитана написать несколько строк — заранее заготовленный «диктант». Пати де Клам будет потом неоднократно повторять, что первоначально спокойный «изменник», узнав текст, забеспокоился. Это отразилось и на его почерке.

— Что с вами? — спросил Пати де Клам. — Вы дрожите?

— У меня мерзнут руки, — якобы ответил капитан. Однако имеется фотокопия «диктанта». В ней нет никаких следов, доказывающих, что рука, писавшая текст, дрожала[416]. Как неосторожно впоследствии признал в Ренне Пати де Клам, был предусмотрен и другой вариант: если Дрейфус не обнаружит никаких признаков волнения, это будет считаться доказательством того, что он был предупрежден об опасности.

Еще через несколько лет, в 1906 г., Пати де Клам рассказал, что Дрейфуса ненадолго оставили одного в комнате, указав на заряженный револьвер. Дрейфус отказался покончить самоубийством, которое было бы так на руку его врагам.

Пришлось спешно готовить судебный процесс, разумеется (поскольку дело шло об офицере) передав дело в военный трибунал, заседавший за закрытыми дверями. Была проведена новая экспертиза «бордеро» специалистами, подобранными военным министерством. Но и здесь вышла осечка: лишь двое из них признали руку Дрейфуса, третий отрицал. Вдобавок не удалось найти буквально никаких мотивов для преступления: Дрейфус был богатым человеком и не нуждался в денежных подачках. Капитан не имел долгов, не вел крупной карточной игры, в его поведении не было ничего предосудительного с точки зрения норм, принятых в буржуазных кругах и в офицерском корпусе. Новое следствие в ноябре даже вскрыло неприятное обстоятельство — маловероятно, чтобы Дрейфусу были известны по крайней мере некоторые сведения, упомянутые в «бордеро»!