Судья

«Это что ж получается, меня месяц здесь нет, я ни сном, ни духом, но орут так, будто сам причастен? Что за чертовщина?! Я ещё четыре часа, как в учебном отпуске. Нет! Вызывает… Держись, Сашка, держись! Служба у тебя такая – начальник оперативного штаба – едрить колотить! Вот и должен разрулить. Кто если не я. Так?!»

Находясь на дистанции около четырех – пяти метров, он остерегался сделать шаг ближе, сохраняя максимально безопасное расстояние для маневра в случае нападения. При виде Попова, толпа загудела, словно превратилась в живую массу, зашевелилась на прогулочной площадке, укутанной серым июньским туманом. Светает… А служить здесь – хочется ли? Справедливости! Вот всегда чего хочется Попову. Так и живет.

Только сейчас, глядит он, как люди реагируют на него буйно, но тут же притихают, остановившись, не знает – радоваться тому, аль нет?

– Чего бунтуете, мужики?!

Безликая масса расступилась. Где-то в середине показалась стайка блатных рецидивистов. Вышел Пахан. Взъерошенный, он глядел исподлобья, словно прицеливался – в холостую выстрелит словом или все-таки повлияет «базар» на начальника?

– Сан Иваныч, слово имеем сказать! Мы не скоты!! Пойло своё, для свиней – пусть сами жрут! – Хрипло прошипел он. – Хавать невозможно – все кишки наизнанку третьи сутки!

– Сидят на госхарчах, еще скалятся, кто б меня кормил. Сам семью кормлю… – Буркнул за спиной Попова не менее озлобленный офицер.

Реакция не заставила себя ждать:

– «Хайло» завали, провокатор!

Иваныч покосился с предостереженьем. «Молчи, мол, идиот, если хочешь здоровым уйти домой сегодня, иль в живых остаться – упаси Бог от резни!» – подумал он, но в ответ вступил в диалог с заключённым сдержанно и спокойно. Заговорил так тихо, словно в кабинете один на один беседу вёл. Но слышно было всем и всё. И чем тише говорил Попов, тем внимательнее слушали все вокруг.

– Я не повар, а старший оперуполномоченный службы. Но…

– Ты вопросы решаешь! А этот изоляторы вешает!

– И жрать не даёт!

– На вольном баб тоже не даёт!

Гогот прокатился волной по ораве осужденных, как кто-то шибко громогласный завопил:

– Начальника колонии меняй! Ты наш начальник!

– Не хотим эту гниду! – прохрипел второй заключенный, глядя из-за плеча Пахана. – Интеллигента давай!

– Интеллигент! Интеллигент! Интеллигент! – заревела разъярённая толпа.

Ну и дела…. Вот оно что!? Шок, смешанный с удручённым осознанием случившегося тенью мелькнул на лице Попова. Эк вы хапнули, братва! Ясный пень! Ковязин теперь зуб на меня будет точить! Ну, спасибо! Ну, удружили! Ну, облегчили службу, так сказать! Напряжённо, капитан Попов нахмурил лоб, отпуская мысли, но переходя к действию.

– Тихо! – Поднял он руку усмиряющим жестом. – У меня нет цели становиться начальником ЛТП! И руководство назначается не так. Есть закон. Есть Устав. Служба, офицерский долг, в конце концов. Иерархия! Так было и так будет. Вывести заключенного Ермолова за мной! Пошли, потолкуем…

Ермолова привели на допрос сразу, следом за капитаном, окружив конвоем.

– У этих нутро прогнило, на каждого маляву черкану хоть ща! – Шипел он, наклонившись вперед. – А ты чист, как белый лист. И толковать умеешь. Разжевать могёшь.

Не было у Сашки к этому заключенному ни ненависти, ни злости. Разобраться силился, конечно, что греха таить – во всех судьбах стремился разобраться так, чтоб по-честному. Чтоб если человек не прав, то понял это и встал на путь исправления. Была присуща некая наивность нашему капитану – верил в чудо победы благостного в человеке. И в каждом старался видеть хорошее. От того, видать, и тянулись к нему люди.

Вот и теперь, смотрит он на рецидивиста этого. Ясно понимает – озлоблен Пахан. Но Иваныч упрям и твёрд в своей манере – не чернить никого. В каждом есть то качество, за которое можно вытянуть человека, что за уши… – из всякого дерьма.

Но и разговор надо вести так, чтоб не дать управлять собой: свора блатных – та ещё компания манипуляторов. Чуть расслабишь узду – уведут туда, куда им выгодно. И потом прыгай, как ёж по раскалённым углям.

– Стало быть: я лист, а вы на нём малевать вздумали?! – Без тени иронии заметил Иваныч.

Смотрит Пахан всё так же пристально и молчит, словно просчитать его пытается. Взгляд жесткий. Ненависти нет, но и особенного обожания тоже. С чего ему обожать того, кто властвует сейчас над ним и ясно понимает маневр бунта.

– Э, нет. Не получится. По-человечески, я всё понимаю. Но с точки зрения закона – никак. Ты, Пахан. А значит – законы знаешь. Так уважай их!

– Не шевели святое!

– В колонию строго режима упекут ведь. Хочешь туда снова?

– Не пугай, начальник! Пуганные.

– О! Разговор получается. Так не ответил на вопрос: третью ходку хочешь? Статьи назвать и меру пресечения, аль сам знаешь?

– А чё ж нет? Давай домой! Валяй!