Судья и историк. Размышления на полях процесса Софри

Марино не знает, не помнит, путается в ответах на, казалось бы, безобидные вопросы – например, о старшине карабинеров из Амельи (которого, как представляется, Марино как раз очень хорошо знал)41. Председатель, по-видимому, хотел предупредить ответы Марино, который в одном из случаев просто повторял автоматически его слова; было заметно, что он выбит из колеи («Я плохо понимаю вопрос»). Оглядываясь назад, несложно заметить подспудное напряжение, прорывающееся на поверхность диалога. Вопрос адвоката Пекореллы коснулся взрывоопасной темы, которую следовало держать в тайне: незапротоколированных разговоров Марино и карабинеров. Марино нервничает; в ответ на очередной вопрос адвоката Пекореллы он взрывается («Не будем пороть чушь!»). Сразу после этого он просит о перерыве. Работающий над стенограммой сотрудник делает пометку, что «во время всей заключительной фазы допроса Марино, в процессе прослушивания магнитофонной ленты, ощущается частичное изменение голоса (бормотание, краткие паузы и т.д.) и постоянное постукивание пальцами» (с. 235). Когда суд возвращается, Марино заявляет, что у него болит голова. Допрос приостанавливается. Сегодня пятница, слушание вновь состоится в следующий понедельник.

XIII

Даже беглое чтение протоколов позволяет увидеть, что в конце заседания 12 января Марино – это боксер в состоянии грогги, которого гонг спасает от падения на ринг. По-видимому, такого развития событий не ожидал никто. К тому же двумя неделями позже появилось столь же непредвиденное свидетельство дона Реголо Винченци. В крайней беде – крайние меры. Лучше пожертвовать следствием, чем проиграть процесс. Нет сомнений, свидетельства трех карабинеров (данные в соответствии с восходящей иерархией их чинов) нанесли следствию, на первый взгляд, смертельный удар. Однако при более внимательном рассмотрении окажется, что в итоге они достигли прямо противоположного эффекта. Восстановив истину с видом людей, не обращающих никакого внимания на лица – даже судьи Ломбарди или заместителя прокурора Помаричи, карабинеры фактически подписались под выводами и первого и второго; указав на ложь Марино по одному из пунктов (хотя и очень важному), они подтвердили общую достоверность его признаний. Достаточно посмотреть на то, как три карабинера вновь представили суду и общественному мнению центральный сюжет следствия, по-разному его акцентировав, – раскаяние Марино, которое председатель Минале сначала стремился развенчать.

Старшина Эмилио Росси заметил, что Марино волновался:

…во время его короткого рассказа я заметил, что, не знаю, он озирался и смотрел так, будто кто-то за ним наблюдает: в общем, он не был спокоен, т.е. нервничал, я видел, что он потел и курил <…> я видел, что он очевидно встревожен, т.е. человека можно описать… по тому, как он двигается, т.е. если человек говорит, при этом потеет и озирается, то… Т.е. я видел, что проблемы были у него на самом деле… (Dibattim., с. 1583).

Капитан Маурицио Мео, помимо волнения, заметил и угрызения совести: