Судья и историк. Размышления на полях процесса Софри

После смерти Серантини Пьетростефани сообщил ему [Марино] о необходимости ускориться вследствие этого события, и то, что дата была уже назначена, никак не противоречит рассказу Марино, поскольку решение исходило от исполнительного комитета, и Пьетростефани прекрасно знал, что Софри был с ним согласен, и, следовательно, Пьетростефани пребывал в уверенности, что Марино примет участие в деле, и Софри не мог не сообщить последнему того, что Марино и так уже знал от самого Пьетростефани, а именно – что решение исходило от указанной организации и что Софри был с ним согласен.

Поскольку, с одной стороны, разговор в Пизе ограничился именно этим сюжетом и, с другой – едва подтверждение было получено, тема для беседы исчезла, то у Пьетростефани также отсутствовала необходимость в том, чтобы узнать, объявил ли Марино о своем решении, ибо он прекрасно знал, каким будет результат этого разговора (Sent., с. 516–517).

Непонятно, как «прекрасная осведомленность» Пьетростефани сочетается с сомнениями, колебаниями, волнениями, которые Марино (по его словам) выказал со время беседы с Софри в Пизе: «Софри сказал, что он очень верит в меня и в Энрико (=Бомпресси), и в любом случае успокоил меня, сообщив, что если меня поймают или убьют, то найдется человек, который позаботится о моей семье и, в частности, о моем сыне. Я колебался еще и потому, что у меня был маленький сын, о судьбе которого я тревожился, как он сможет прожить, если я погибну или буду арестован. Он дал мне самые полные гарантии…» (Istrutt., с. 13; см. главу V).

Впрочем, есть и более существенная трудность. Аргументация, сформулированная в приговоре, базируется на событии, сам факт которого доказывается, как мы уже сказали, исключительно с опорой на слова Марино: собрание, на котором исполнительный комитет «Лотта континуа» большинством голосов принял решение убить Калабрези. Ближе к концу мотивировочной части приговора читаем: