Судья Семен Бузыкин

Предлагаю отдельные главы из дневника на суд читателя, надеясь, что он не осудит слишком строго мои недостатки, свойственные многим, в том числе и народным судьям…

Единогласно

Неужели я кандидат в народные судьи?! Даже не верится. Вторую неделю живу в Узоре, разъезжаю по району и знакомлюсь со своими избирателями. После шумного, суетливого города мне положительно повезло. Меня пугали, что Узор – глубокая яма. Луж и каналов много, но ямы я не видел, наверное, ее нарочно засыпали к моему приезду. Почему я так думаю? Потому что меня все здесь любят, уважают и, кажется, радуются, что я у них буду судьей. Все смотрят на меня с улыбкой и величают Семеном Кузьмичом.

Вчера какой-то незнакомый седенький старичок до слез меня растрогал. Я шел из столовой, а он мне навстречу. Снял шапку, низко поклонился, долго стоял без шапки и все смотрел мне вслед. Мне было как-то неудобно и в то же время жутко приятно.

Мне все здесь нравится, все: домики маленькие, аккуратные, и вечером в них приветливо, заманчиво горят огни. Представляю себе, как там тепло и уютно. Я живу в «гостинице», там тесновато, но клопы не тревожат и белье чистое.

А какой здесь народ! Я объездил почти все колхозы, и везде меня с почетом встречали, старались угождать и хвалить. И не как – нибудь там за глаза, а при всех, публично…

Однако есть и такие – повторяю, таких очень мало, – что смотрят на меня прищуренными глазами… Вот, например, председатель райисполкома. Человек он, конечно, положительный, но уж слишком прямолинеен и резок. Когда я пришел к нему и представился, он долго и пытливо разглядывал меня, словно заморскую диковину, и, наглядевшись вдоволь, ехидно спросил:

– А зачем усы? Для солидности? Сбрей.

Я молчал, а он, не стесняясь, говорил обидные слова, да еще жалел меня при этом:

– Молод ты еще, ох как молод! Жаль мне тебя Поэтому хочу дать три напутственные заповеди. Они слишком примитивны, но если ты за них будешь держаться, то, может быть, просидишь свои три года, до следующих выборов. Первая заповедь – не бери взяток, вторая – не залезай в государственный карман, и третья – не лапай девок, с которыми будешь работать.

Это уж слишком. Но я не в силах был вымолвить ни слова и сидел потупившись, униженный и побитый Председатель райисполкома (зовут его Сергей Яковлевич) подошел ко мне, взлохматил мне волосы.

– То, что я тебе говорил, пусть останется между нами. Никому ни слова. Понял? Никому… А если тебе потребуется от меня помощь, помогу.

С какой благодарностью я пожал его цепкую и жесткую, как щепка, руку! Я думаю, порядочность в человеке ценнее доброты…

Сегодня была моя последняя встреча с избирателями льнозавода. Как и все предыдущие, она прошла в теплой, дружеской обстановке, если не считать одного маленького недоразумения. Одна старушка перестаралась. Ее никто не просил выступать, она сама вылезла к трибуне и заявила жалобным голоском:

– Давайте выберем его в судьи. Парнишка он молоденький, жить ему тоже хочется… – И заплакала, И все, кто был в зале, покатились со смеху Вот я сижу, пишу, вижу эту плачущую старушку и думаю: «Эх, Семен, Семен, зачем?…»

Я избран почти единогласно. Против меня был всего один голос. И скажу вам по секрету: этот голос – мой!!

Как я слушал первое дело

Итак, я – народный судья. С нарочитой ленивой солидностью и взволнованный до холодного пота сажусь за длинный с зеленым сукном стол слушать первое дело. По бокам усаживаются мои заседатели. Солидно кашляю и глухим, утробным голосом объявляю, что слушается дело по иску гражданина Сухореброва к гражданину Семенову о возврате собаки, и с трудом отрываю глаза от серой папки. Прямо передо мной сидит плотный, черный, косматый, как цыган, ответчик Семенов и, сжав коленями, держит черненькую, с белыми лапками лайку. Человек и собака не отрываясь смотрят на меня. Только глаза у человека какие-то ошалелые, а у собаки – веселые.

– Истец Сухоребров здесь? – спрашиваю я.

На последней скамейке подпрыгивает маленький, в новом дубленом полушубке, мужичок и, как рыба глотнув воздух, торопливо шпарит:

– Моя собака, гражданин судья. Ей – богу, моя. Кого хошь в деревне спроси, моя.

– Погодите, – останавливаю его, – вы поддерживаете иск?

Сухоребров ежится и удивленно раскрывает рот.

– Поддерживаете вы иск? – повторяю вопрос, обязательный по процессуальному кодексу.

Сухоребров молчит, и вид у него жалостный, испуганный. Бедняга не понимает, что такое поддерживать иск. А когда я ему объясняю, что это есть то же самое, что требовать возврата собаки, он обрадованно кивает, головой:

– Моя собака. Ей – богу, моя. Кого хошь спроси в деревне.

– Семенов, признаете иск? – обращаюсь к ответчику.

Семенов неуклюже встает и, глядя из – под нависших бровей, сипит:

– Брешет он, гражданин судья. Собака моя. У цыган купил за двести целковых.

Вызываю к столу свидетелей, беру с них подписку об ответственности за ложные показания, для пущей объективности удаляю их из зала в холодные сени…