Судить Адама!

Балагуров, похохатывая над своей пузатой ловкостью, влез на колесо водовозки, ухватился за железную руку Межова и тоже оказался наверху.

– Не дотрагивайтесь, – остерег Парфенька. А Витяй засмеялся:

– Начальников она не тронет, побоится. Балагуров зачарованно разглядывал диковинную добычу и причмокивал полными губами:

– Вот это да-а! А говорят, чудес на свете не бывает. Бывают, да еще какие бывают – своим глазам не веришь. Так, нет, Сергей Николаевич?

– Очевидное – невероятное, – сказал Межов.

– Точно. Давай тому профессору на телестудию позвоним. Вот фамилию забыл, старый склеротик.

– Капица, Сергей Петрович.

– Точно, он. И еще Василию Пескову – хорошо о природе пишет, защищает. А нас, руководителей, колотит. Ну, давай смотреть дальше.

Они спрыгнули на землю и пошли за Парфенькой вдоль фантастической рыбы. К Сказочным ее размерам они были подготовлены с раннего утра докладами и сообщениями, но все равно не верилось, хотелось потрогать ее руками, пощупать, погладить по изумрудной глянцевой 4eщiye, мелкой и плотной, как змеиная кожа.

– А сильно бьет? – спросил Балагуров.

– Сильно, – сказал Парфенька. – Мой Витяй аж отскочил, а один ивановский заблажил лихоматом на всю Ивановку. Правда, Сеня только вздрогнул немного, но»вы лучше не трогайте, Иван Никитич, не беспокойте.

– Тяжелая, должно быть, – предположил Межов. – Как кирпич, – обрадовал Парфенька. – Если взять два метра длины, пуда три с походом будет.

– Полцентнера в двух метрах? – восхитился Балагуров. – А вся длина на сколько потянет, как думаешь?

– Не знаю. До самого леса плескалась, и круги страшенные.

– А все же? Примерно?

– Километров на пять-шесть.

– Киломе-етров? Не может быть!

– Так ведь примерно. А всамделе-то и длиньше может выйти.

– Неужели? – Балагуров изумленно остановился, глядя на Парфеньку. Он любил сообщения, равные чуду. – Да ведь ты герой, Шатунов, и не просто герой, а всего Советского Союза.

А Межов уже сидел на корточках у самого берега и чертил поднятой тут же розовой талинкой на песке ликующие цифры.

– Полугодовой? – спросил Балагуров.

– Годовой, – сказал Межов, поднимаясь.

– Понял, Шатунов? А ты в брезентовой робе ходишь, в заячьем малахае. Сейчас же в машину и дуй с Митькой домой, облачайся в парадную форму. Тут скоро народу наедет, газетчиков разных, корреспондентов. Вон уж двое наших явились.

По косогору в самом деле спешили к ним Мухин и Комаровский, известные в районе фельетонисты, голенастые современные молодцы, обтянутые джинсами. Рукава рубашек у обоих закатаны, волосы до плеч. Один из них с ходу припал на колено и щелкнул фотокамерой, другой сделал это не останавливаясь.

– Беги, – подтолкнул Балагуров Парфеньку, – не теряй времени. Мы с Межовым тебя подождем.

Парфенька затрусил в гору, ловко отбившись от газетчиков:

– Я на минутку. С Витяем покалякайте, он знает.

Райкомовский шофер Митька был ленив и равнодушен, как все старые холостяки. Он не вылезал из машины, коротая время с детективом А. Адамова, и, когда запыхавшийся Парфенька плюхнулся рядом с ним на переднее сиденье, запустил, не глядя на него и ничего не спрашивая, двигатель, привычно тронул машину. Уже за дамбой, выруливая на проселок, повернул голову и удивленно поднял одну бровь, обнаружив вместо Балагурова Парфеньку, пенсионного рыболова.

– Ты куда это наладился, дядя?

– Домой, – ответил Парфенька приветливо. – И потом обратно. Балагуров велел. Надо в праздничную одежу нарядиться: штиблеты со скрипом надену, кепку-восьмиклинку, подвенечный костюм…

– Ты вроде женатый.

– Второй раз. Балагуров велел. За тебя. Хе-хе-хе. Шутю, конечно/. Чего не женишься, пятьдесят, поди?

– Сорок семь только. Ну и что?

– Ничего, да девок жалко.

– Так пожалел бы.

– Я уж старый для этого.

– Вот и молчи.

Парфенька не обиделся, а повеселел, представив, как удивится Пелагея, когда увидит у окошка черную «Волгу» и своего мужа Парфения Ивановича, выходящего из нее. Сперва баба испугается, конечно, затем станет подозрительно расспрашивать, выпытывать разные сомнения и только потом зачнет радостно ахать, оглядываться и креститься, чтобы не сглазить удачу.

Так бы оно H вышло, да Пелагеи дома не оказалось, была только внучка, младшая школьница, она и помогала деду наряжаться, а Пелагея прибежала позже, когда он, поскрипывая штиблетами, уже сходил с крыльца. Но и парадный вид не сразу повернул ее к радости, она вопросительно заглянула ему в лицо, сказала, что видала плохой сон, потребовала рассказать о рыбе, а потом спросила:

– Серебряную ложку обыскалась, не ты ли стянул?

– Да ты что? Видала, на какой машине я приехал?

– Охо-хо-хо-хо, ничего, должно быть, нет у тебя в голове-то.

Парфеньке стало еще веселее.

– Чеши каждый день, и у тебя ничего не будет.

– Тьфу тебе! И неглаженое все надел. Разоблачайся счас же, поглажу, не срами меня, окаянный!

– Некогда, потом. – И побежал к машине. Усевшись на переднее сиденье, лихо выставил локоть из окна дверцы и оглянулся: старуха стояла у ворот и в волнении жевала дрожащими губами кончик головного платка. – До свиданья, Поля.