Судить буду я

Татьяна Георгиевна, Танечка Шилова поступала в Ташкент­ский университет на юридический факультет три года подряд, а в год окончания школы сделала еще и попытку стать студент­кой МГИМО в Москве. Она не была избалованным и бездарным ребенком, который рвется в престижный вуз. Таня воспитыва­лась матерью-одиночкой, работавшей уборщицей на местном авиационном заводе, правда, на две ставки, поскольку постави­ла перед собой цель дать дочери высшее образование. Школу Таня окончила без золотой медали, хотя медалистки того года понимали, что им до Шиловой далеко, но жизнь есть жизнь: родители, их положение, учителя, родительский комитет, да и мать Танечки отличалась строптивым, сильным характером, а кто у нас любит людей с норовом, да еще не имеющих кресла? А тут и вовсе – уборщица. Но Таня не переживала, верила в свои силы. В те годы еще существовал комсомол, Таня была комсоргом школы, и как человек активной жизненной позиции избиралась и делегатом на съезды, и в горкоме комсомола представляла учащуюся молодежь. Вышла Танечка и ростом, и фигурой, и характером, и внешностью… Мать Танечки где-то вычитала, что есть в Москве Институт международных отноше­ний, где дипломатов и прочих людей для государственной служ­бы готовят. Смекнула, что туда, наверное, умные дети требуют­ся, и, по ее мнению, Таня туда как раз подходит – грамот всяких в шкафу уже много скопилось. Были у нас некогда люди, и немало, безоговорочно верившие официальной пропаганде: в «планов громадье», в то, что «молодым везде у нас дорога, старикам везде у нас почет», в «светлое будущее коммунизма», в «общество равных возможностей», в «самое справедливое на земле общество», короче, «я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек» и тому подобное. Мать Танечки да и она сама были именно такими.

В школе учили английский, и, хотя Таня вполне успевала, мать подыскала ей репетитора, преподавательницу института иностранных языков. Ходили к ней вдвоем. Пока Таня шлифовала произношение, мать занималась хозяйством: стирала, приби­рала, гладила, белила, красила – в богатом доме дел всегда невпроворот. К выпускному балу Таня знала английский, по словам преподавательницы, не хуже ее студенток, закончивших институт. Бойко говорила она и по-узбекски.

Как только Танечка получила аттестат, мать побежала в ди­рекцию, каждую неделю в Москву летал служебный самолет, в особо важных случаях разрешали воспользоваться бесплат­ным рейсом и рядовым рабочим, не отказали и ей. Вернулась она тем же самолетом на другой день. Оказалось, что в МГИМО, как в обычные институты, документы не брали. Нужно было иметь специальное направление из республики, требовалась куча других бумажек, вплоть до рекомендации ЦК комсомола. Приуныли Шиловы всерьез. Но выручила, как ни странно, вера в общество равных возможностей, в социальную справедли­вость – они ринулись сломя голову на штурм казенных кабине­тов. Добыли они направление – эта эпопея сама достойна романа, и только за муки, героизм Танечку следовало зачис­лить в престижный вуз. Через месяц, опять же заводским само­летом, счастливая Таня Шилова улетела в Москву, где в рабочем общежитии дали ей комнатку на время экзаменов. Зво­нил по этому поводу в столицу из Ташкента сам директор авиапредприятия – удивительный по нынешним временам поступок.

То были годы семимильных шагов к коммунизму, эра Брежне­ва, как говорят нынче историки. В МГИМО учился внук самого Леонида Ильича…

Уже на первом экзамене Таня поняла, что тут учатся не простые люди. Ее общежитие находилось в пригороде Москвы, в Монино, и, чтобы не опоздать, она выехала семичасовой электричкой. Когда же стали съезжаться абитуриенты, ей пока­залось, что все до одного приехали на черных правительствен­ных «Чайках» и в роскошных иностранных машинах, каждого сопровождала целая свита дедушек, бабушек, дядюшек, важ­ных и вальяжных родителей, еще каких-то шустрых молодцов, то и дело бегавших в здание, хотя доступ туда официально был запрещен. Среди некоторых сопровождающих Таня узнавала людей, чьи фотографии печатались в газетах, чьи лица мелька­ли на экране телевизора. Ее, стоявшую в сторонке, с бумажной папкой в руках, в жарком кримпленовом платье, вряд ли кто принял за абитуриентку, у нее одной швейцар потребовал доку­менты и заметно удивился, увидев в руках экзаменационный лист.

В тот день писали сочинение, и Татьяна видела, как слева и справа от нее, особенно не таясь, списывали. Чувствовалось, тему почти все знали заранее, готовые работы были под рукой. Около Тани с подозрением прохаживалась разодетая препода­вательница, но девушка, увлеченная работой, не замечала ее. Первый экзамен она сдала на пятерку. И второй, и третий… Ее заметили и с недоумением поглядывали – откуда такая взя­лась, не маскарад ли, не ловкий ли розыгрыш – голубое платьице, скромные босоножки…