Судить буду я

Бежевая казенная «Волга» Нортухты оказалась припаркован­ной между двумя роскошными моделями «Мерседеса» с ташкент­скими номерами, а сам он разглядывал вишневого цвета «Вольво», стоявшую напротив. Мельком глянув на респектабельное «Вольво» с турбодвигателем, Камалов тут же вспомнил майора ОБХСС Кудратова, зятя крупного хапуги из Совмина, полгода назад пове­сившегося в собственном саду, – кто-то из прокуратуры предупредил, что готовятся документы на его арест. Кудратова-то и потро­шил Беспалый вместе с неким рэкетиром по имени Варлам, они знали, что обэхээсэсник собирается купить «Вольво» за 225 тысяч, и как раз вишневого цвета. А не Кудратова ли это машина, мгновенно подумал прокурор, и на всякий случай срисовал номер. Солидная публика собирается отмечать Новый год в «Лидо», заметил прокурор и пожалел, что нет возможности заснять пом­пезный бал на видеопленку, интересное получилось бы кино. Нортухта, увидев прокурора, поспешил к машине. Выезжая со стоянки, он лукаво спросил:

– Мне показалось, вы знаете хозяина «Вольво», хотя машина наверняка появилась в городе месяца два-три назад, когда вы находились в больнице…

– Да, ты прав. Хозяин машины, по-моему, Кудратов, работник милиции, но на всякий случай проверь мою интуицию, ведь я полго­да не у дел, не в форме.

– Еще не вошли в рынок, а как много стало в Ташкенте роскошных иномарок, наша «Волга» рядом с ними смотрится колы­магой, – сказал грустно шофер.

– Интересно, когда появится первая «Мазерати» в столице республики и кто будет ее хозяин? – поддержал разговор проку­рор, пытаясь уйти от мыслей, связанных с «Лидо».

– А я про такую и не слышал, что, очень престижная машина?

– О да, автомобиль экстра-класса, супер-люкс, делается на заказ в Италии, персонально, учитывая все прихоти хозяина. Я ви­дел всего три-четыре в Париже…

К дому на Дархане подъехали быстро, и Камалов, посмотрев на часы, сказал:

– Значит, завтра к четырем часам жду тебя, я обещал вернуть­ся в больницу к вечернему обходу. С Новым годом тебя и всех твоих близких, – и, уже взявшись за ручку дверцы, добавил с вол­нением: – Честно говоря, после случая на трассе Коканд-Ленинабад я думал, что ты попросишься на другую машину. Работа со мной, кроме опасности, не сулит ничего хорошего. Сейчас я хотел пожелать тебе счастья, покоя, благополучия, того, что принято в нормальном обществе, но мы с тобой живем в перевернутом мире и втянуты в смертельную игру, где ничьей не бывает, и у меня язык не поворачивается говорить банальные слова, хотя я от души желаю тебе счастья, благополучия, покоя, жизни… Полчаса назад я видел одного из тех, кто организовал охоту на нас с тобой во время ферганских событий, и я должен дать тебе еще раз шанс подумать, стоит ли работать со мной. Я не обижусь…

– С Новым годом, Хоршид Азизович, – прервал Нортухта затя­нувшуюся паузу. – Я сразу почувствовал: в ресторане что-то про­изошло с вами… За полгода, что вы находитесь в больнице, «Лидо» на слуху в Ташкенте, говорят, многие высокопоставленные люди покровительствуют этому гадюшнику, и немудрено, что кое-кому вы тут поперек горла… А что касается работы моей – обыкновен­ная, мужская работа, я ее сам выбрал. У нас в Афгане была в ходу поговорка: «Лошадей на переправе не меняют».

Странное ощущение испытывал прокурор, войдя в дом, в кото­ром не был полгода, и он понимал, что это не из-за времени. В свою московскую квартиру он возвращался из Парижа после тринадцатимесячной разлуки, а из Вашингтона однажды даже после двухлетнего отсутствия, но то было иным измерением. Сего­дня он вернулся, как бы побывав в потусторонней жизни, теперь-то он понимает, что чудом остался жив, двадцать восемь дней в реа­нимации; и его не встречали, как обычно, жена, сын.