Судить буду я

Теперь я перехожу к сложностям, нравственным и политическим, возникшим неожиданно. Разговор в Мюнхене произошел до известных августовских событий в Москве, или форосского фарса, как вам будет угодно, до парада суверенитетов, образования СНГ. Сегодня выясняется, что нет никакого СНГ, мы все предоставлены сами себе. Нравственная сторона ситуации для меня главное, ибо не из-за денег я ввязался в эту историю. Когда в Германии я пришел к окончательному выводу, что постараюсь вернуть деньги на родину, я имел в виду всю огромную страну — от Балтики до Тихого океана. И как поделить эти деньги, принадлежащие всем, если сегодня на территории бывшего СССР появилось суверенных государств больше пятидесяти? В любом случае справедливо не получится, ибо наша жизнь политизирована до крайности. Мой банк находится на территории суверенного Узбекистана, и я должен считаться с его законами, с его авторитетом, и международным в том числе. Верни я деньги в Узбекистан и попытайся разделить их справедливо, это вызовет все равно раздражение в каких-то регионах, что навредит нашему молодому государству. Я долго ломал голову над этим и даже хотел отступиться от задуманного, но оставлять зажиревшему Западу миллиарды, украденные у обнищавшего народа, тоже мне не по душе, не по-мужски это, не по-русски, и я искал и искал пути. Куда направить деньги в случае удачи, чтобы это послужило на благо обществу, природе и затронуло интересы максимального количества жителей бывшего СССР? Иначе меня не поймут нигде, особенно в Узбекистане, где живет уже пятое поколение Шубариных. И я, кажется, нашел идею, которая должна получить поддержку…

Шубарин видел, с каким интересом внимал ему Камалов, видимо, и не предполагавший такого поворота в чисто финансовой операции.

— Я решил в случае удачи все деньги направить на восстановление погибающего Арала, его судьба конкретно касается более семидесяти миллионов человек, живущих в регионах, зависящих от этого уникального внутреннего моря, а последствия его гибели уже отражаются на климате всей территории бывшего СССР. В Ташкенте, оказывается, уже несколько лет существует комитет по спасению Арала, возглавляемый известным писателем Пирматом Шермухамедовым. Я немедленно связался с ними, получил обстоятельные материалы, доклады, подготовленные для ЮНЕСКО, заключения международных экспертов, особенно в той части, что касается финансирования программы спасения. Положение настолько серьезно, что я, не дожидаясь результата задуманной операции, уже перевел им четыре миллиона рублей на текущие дела, на привлечение экспертов. Это нравственная часть проблем, возникшая в ходе подготовки операции, и я, кажется, нашел достойное применение деньгам.

Другая проблема — можно назвать ее технической — уже вне моей компетенции, мне одному с ней не справиться. Возникла она из-за политической ситуации, изменения границ. Раньше существовала единая банковская система, и рычаги ее находились в Москве. Сегодня я живу в другом государстве с собственной банковской концепцией, которая, в силу зачаточного состояния, еще не устоялась, да что там — еще не сформировалась. Идет поиск, законы принимаются и тут же отменяются, все делается путем проб и ошибок. А мое дело не должно зависеть от случая, и откладывать его нельзя, наверняка у них есть запасной вариант, и не один, при малейшем моем колебании они поставят на мне крест. Из-за нестабильности банковской системы мне нужна надежная страховка на государственном, правительственном уровне, причем поддержка тайная, негласная. Повторяю, дело идет о миллиардах долларов. Как вы понимаете, первый же ревизор-взяточник засветит всю операцию…

Шубарин замолчал и потянулся к чайнику. Молчал и прокурор, делая быстро какие-то записи на клочке бумажки.

— Хватит ли у вас полномочий, Хуршид Азизович, чтобы подстраховать такую операцию, и насколько это выглядит законно? — спросил Артур Александрович после затянувшейся паузы.

Камалов встал, взял пустой чайник и, прежде чем направиться на кухню, сказал с улыбкой:

— Ну и крепкий арбуз вы выкатили к середине ночи, господин банкир, без нового чайника да, пожалуй, и рюмки, не разобраться. Я сейчас. — И он исчез на кухне, где на маленьком огне у него кипел чайник. Вернувшись за стол со свежим чаем, он прикрыл чайник бархатным колпаком, на манер русской чайной бабы, и плеснул в бокалы еще немного коньяка. Выпили молча, молча закусили.