Судный четверг

Приходилось выдерживать. Дегтярь, хоть и носил на погонах две большие звезды войскового старшины (по общеармейскому званию — подполковника), но, по сути, как был политиком, так им и остался. Краснолицый и говорливый, новый комендант-4 любил совещания, как праздничные застолья. Собирал их по малейшему поводу и без него. При Фомине, кстати, совещались раз в десять меньше, а снабжение и обеспечение было не в пример лучше!

За глаза коменданта-4 все дружно называли Дуся Деревянный. Прозвище говорит само за себя. В самом уничижительном смысле.

— Слушали-постановили, слышали-доложили… Должен, господа офицеры, довести до вашего сведения нижеследующие обстоятельства… — Есаул в очередной раз вспоминал круглое, холеное лицо б/у чиновника и его рыхлое, обильно потеющее тело, затянутое в обтягивающий казачий мундир, как перезрелая дыня в презерватив.

«И сколько можно водить хороводы между трех сосен? С песнями и вприсядку вокруг стола?!» — думал он с раздражением. Словно им, командирам боевых частей, без того нечем заняться, кроме как просиживать штаны в кабинете, слушая и постановляя всякую хрень! У него самого, между прочим, замом на батарее совсем зеленый парнишка, Володька Налимов из офицерского резерва. За ним самим приглядывать нужно, пока казачки из него веревки не свили и сушить не повесили, так-то… Дегтярь! Дуся Деревянный! Шпак — он и есть шпак, хоть разодень его в полковничьи эполеты, хоть в генеральский двойной лампас. А этот — не просто шпак, можно сказать, шпак в квадрате, из бывших думских говорунов, которые довели планеты Конфедерации до войны со Штатами…

— Нет, господа, лично мне многие политические деятели часто напоминают плохих танцоров, — сказал, помнится, сотник Женька Осин, командир роты МП-танков, когда они гурьбой выходили из кабинета коменданта.

Сотник — из кадровых, хоть молодой, но уже кавалер трех офицерских «Георгиев», для полного банта ему не хватает только четвертого креста. Лихой вояка.

— В смысле — яйца мешают всему на свете? — уточнил кто-то, кажется, командир сотни пластунов, этой современной бронепехоты.

— В смысле — хоть на поминках, но дай ему сплясать соло, выделиться из своего ансамбля имени Едрени Фени! А за яйца не знаю, врать не буду, на чужие яйца заглядываться — не имею привычки, да-с… — по-юношески звонко, во весь голос откликнулся сотник. — Честь имею, господа офицеры! — Танкист небрежно, двумя пальцами отмахнул от козырька фуражки и удалился, вольно покачивая плечами над тонкой талией, вбитой в узкий ремень.

Офицеры, переглядываясь, понимающе усмехались.

«Самое удивительное, господа офицеры, что все мы, старые вояки, люди бывалые и опытные, вынуждены по два-три раза в неделю выслушивать эти ура-руководящие наставления. Се ля ви, хоть это несправедливо, как говорят на планете Париж…»

* * *

Припомнив горячего Осина, Семен снова, как в предбаннике комендантского кабинета, ехидно захмыкал. Дегтярь, похоже, тоже расслышал слова танкиста, не мог не услышать. То-то его напоследок с лица перекосило! Но смолчал, выдержал хорошую мину…

Впрочем, цепляться к танкисту комендант все равно бы не решился. Этим броне-хлопцам подчеркнуто плевать на все, кроме своих танков. Ребята отчаянные, служба такая. Да и подчиняются они в первую очередь командирам своих бригад, а к укрепрайонам только прикомандированы…

— Что говорите, ваше благородие? Не расслышал? — водитель заметил его улыбку.

— Ничего не говорю.

— Понял, ваш бродь.

Гравимобиль по-прежнему несся над темными холмами. Примолкший Зимин потихоньку прибавлял скорость, играя пальцами на полукруглом штурвале и равномерно, ритмично подергивая головой. Словно говорил что-то про себя. Или — напевал?

— Зимин! — позвал водителя есаул.

— Я! — по-уставному откликнулся тот.

— Ты не гони все-таки, не на гонках. Демаскировка, понимаешь…

Договаривать он не стал, сам понял, как глупо звучит. Зимин, бывший спортсмен, гонщик на малогабаритках, вел обычный армейский гравимобиль мягко и ловко, как дорогую навороченную модель класса «люкс». Уж кто-кто, а он за штурвалом в подсказках точно не нуждается.

— Ладно, впрочем, рули как знаешь, — буркнул Семен, словно бы сознаваясь, что не прав со своими наставлениями.

Он же не Дегтярь, чтобы учить ученых, портя и мотая им нервы.

— Слушаюсь, ваш бродь! — отчеканил водитель, не отрывая хищных, по-восточному раскосых глаз от лобового стекла.

Обиделся все-таки, хотя виду не подает, понял есаул. Гордый… Ну и пес с ним! Все вокруг гордые, все обижаются почем зря! Только он, комбат-5, должен лавировать без конца, как дерьмо под парусом, дорвавшееся до фарватера.

Собачья, в сущности, должность — комбат в укрепрайоне. Поссоришься с Дегтярем — прикрутят снабжение, а не поссориться тоже нельзя, ибо мера терпения, как говорится, вычерпана почти досуха… То ли дело раньше, когда он командовал мобильными установками в летучем отряде…

Стоило ли получать повышение и четвертую капитанскую звездочку на погоны? Еще задумаешься, еще пожалеешь…