Судный четверг

Вадик уже высморкал кровавые сопли и теперь ощупывал челюсти. Два зуба майор ему точно вышиб, еще несколько шатались и оставались в челюстях под вопросом.

— Самый главный, — подтвердил я. — Однако крепко он тебя.

— Ничего, не барышня, случалось и похуже… Когда-нибудь я его убью! Постараюсь как можно скорее, но как получится, — доверительно сообщил мне Вадик.

— Тогда становись в очередь.

— А я без очереди, — нахально заявил Кривой. — У меня три ранения и четыре контузии, мне льготы положены. Я его первый убивать буду.

— Обещаешь?

— Зачем? — удивился он без намека на юмор. — Один раз сказал — хватит. Болтать не люблю, ты же знаешь, Кир…

Хватило. Видимо, наш разговор в курилке подслушали, и кто-то из тайных стукачей доложил комбату.

В сущности, подобных угроз всегда звучало немало, комбата в батальоне любили искренне, как гвоздь в ботинке. В кулуарах это время от времени прорывалось. Но на этот раз Диц прореагировал. Может, внимательно ознакомился с личным делом бывшего старшего сержанта Повстанческой армии Усть-Ордынки и сержанта коммандос армии СДШ.

Диц всерьез взялся за воспитание новичка. Можно сказать, их взаимность началась с первой встречи, а потом продолжилась. Меня самого комбат тоже не слишком жаловал, тоже ломал, когда я появился в батальоне, но настолько все-таки не свирепствовал. Полагаю, здесь имел место не просто антагонизм надзиратель — штрафник, нечто большее — изначальное, интуитивное неприятие. Майор сразу и окончательно невзлюбил Кривого, и нельзя сказать, что Вадик не разделял его чувств.

* * *

Я помню, за тот спокойный месяц в казармах на Сахаре Кривой лишился еще нескольких зубов, заработал перелом переносицы, запястья, несчетное количество гематом и похудел килограммов на десять. Стал совсем тощим, один заострившийся нос и нахальные, как прежде, глаза. Из нарядов он практически не вылезал, а из «особого» карцера его несколько раз выносили без сознания.

Диц занялся ломкой Вадика со свойственной ему методичностью расчетливого садиста. Примерно так же, как гроссмейстер занимается интересной и трудной партией, основательно обдумывая каждый следующий ход. Мне часто приходило в голову, что комбат вообще не рассматривает штрафников как людей или солдат. Скорее, как хищных зверей, которых нужно укрощать сразу. Кнутом, разумеется, без всякого пряника — хищники не едят сладкого. Подробнее объяснить не возьмусь, я все-таки не силен в психиатрии. А психопатология командного состава — это вообще темный лес, «терра инкогнита» уставных джунглей. Я понимаю, что уделяю Дицу слишком много внимания, не стоит он того. С другой стороны, именно на нем замыкается жизнь и смерть пятисот человек, именуемых в штабных сводках 14-м отдельным штрафным батальном «Мститель»…

В общем, ситуация складывалась безрадостная. Оба уперлись, только один — из последних сил.

Помочь Вадику я не мог. Никто не мог. Его упрямство — это тоже нечто. Мы с Иглой уже всерьез начали прикидывать, как выручить боевого товарища, свернув Дицу шею где-нибудь в темном углу. Средство, конечно, слишком радикальное. По последствиям — абсолютно катастрофичное. Вполне могут расценить как массовые беспорядки. Штрафбат — это еще хуже, чем армия, офицер-воспитатель здесь и царь, и бог, и абсолютный хозяин. Если не найдут виновных, за его смерть расстреляют перед строем каждого десятого или пятого. Если найдут, подозреваю, — тоже. Плюс виновных.

Но хотя бы помечтать…

В общем, не знаю, сколько бы еще протянул Кривой, если бы не приказ об очередной высадке. Батальон подняли «в ружье» и погрузили в транспортники. Двинули на операцию.

За пять дней пути бывший сержант хотя бы отоспался, отъелся и залечил под корабельным медаппаратом ушибы и повреждения костей. Время в транспортнике перед высадкой — это законный отдых. Согласно всем уложениям космофлота. В это время даже штрафников не трогают, на корабле летуны — единственные и полновластные хозяева. А какой-нибудь мелочи (типа пехотных офицеров-воспитателей) сразу предлагается сопеть в две дырки, изображать ветошь и не отсвечивать. Флот всегда был силен традициями, главная из которых — стойкое презрение ко всем не флотским, кто не глотает парсеки так же жадно, как болельщики глотают пиво на матче «Красных быков».

Добавлю одно — если комбат рассчитывал Кривого сломать, то на этот раз хваленое чутье тюремщика его подвело. Убить Кривого можно было, сломать — вряд ли. Обещал — сделает, я его хорошо знаю.

_{12 декабря 2186 г.}