Судный четверг

— Зачем? — спросил он через некоторое время.

Словно вспомнил обо мне между делом.

Между множеством важных и нужных дел припомнил нечто малозначительное.

— Вызывали, — терпеливо объяснил я.

— Кого? — удивился он.

На этот раз гермошлем качнулся откровенно недоуменно. Прикидывая, похож ли я на человека, который может понадобиться в штабе. Нет, не похож, даже рядом не сидел…

— Меня, — подтвердил я.

— Ага, — нейтрально подытожил он. Снова застыл, все так же перегораживая проход между канатами.

— А пройти-то можно? — спросил я через некоторое время.

— Зачем?

— Вызывали.

— И что с того?

— Можно позвать дежурного по штабу, — предложил я. — Он должен знать.

— Еще чего! — отверг часовой. Переговоры окончательно зашли в тупик. «Барс» издевался, конечно. Выламывался.

Согласно правилам несения караульной службы, дежурного офицера он был обязан вызвать. И передать ему меня «с рук на руки». Именно дежурный должен знать, когда и кого вызывают, а не часовой при матерчатых дверях ППК.

Другое дело, появляется перед тобой «серый» (презрительная кличка штрафников) — одно удовольствие продемонстрировать, какой большой болт ты, «элита», забил на все правила и уставы. Развеять таким образом тоску караульных часов и заодно напомнить бывшему штрафнику, что его законное место в строю за правофланговой Парашей Батьковной.

Видимо, по его сценарию я как раз должен был занервничать, как кот на собачьей свадьбе, начать юлить хвостом и униженно умолять пропустить меня. А он, облеченный высокими полномочиями охраны прохода, еще подумал бы и покуражился вдоволь…

Можно понять, от постовой скуки дуреют и не такие головы.

Только я, между прочим, носил офицерские нашивки, еще когда унитаз для взрослых казался этому сопляку недостижимой горной вершиной. Поэтому я выбрал другую тактику. Просто стоял и молчал. Держал паузу, как говорят в театре. Мало того, когда пауза окончательно затянулась, я достал сигарету и неторопливо закурил, со вкусом пуская дым.

Человек в броне может все — летать, вспрыгивать на скалы, ходить под водой, валить деревья пинком ноги, прошибать стены лбом и т. д. и т. п. Но вот курить он точно не может. По крайней мере, в закрытом наглухо гермошлеме.

Нет, мне кто-то рассказывал, что один деятель ввел в «жабу» брони раствор никотина, запрограммировав подавать его в кровь с равными промежутками. Но кончилось все печально и с тяжелыми последствиями. Не столько для «жабы», сколько для самого деятеля. Подобные же эксперименты, я знаю, проводились с этиловым спиртом, и, что характерно, с тем же грустным результатом. Внутренняя структура брони — штука тонкая, и самопальные модификации не приемлет…

Таким образом, я стоял и курил. «Да, приперся сюда в шесть утра исключительно перекурить. А вы что подумали?»

Под забралом я не видел его лица, но сильно подозреваю, что взирал он на меня с ненавистью. Сам я больше не обращал внимания на часового. Да и что мне на него смотреть? Молодой еще. Сынок! Не «барс», а пока что «барсик»! Иначе бы не стал связываться, сообразив, что десантный штрафбат — слишком хорошая школа выживания.

«Политика — это когда хочется одно, а получается — совершенно другое!» — как сказал премьер-министр слаборазвитого государства, загоняя на собственные офшорные счета остатки средств, выделенных на здравоохранение…

— Дежурный по штабу — на выход! — вдруг заорал часовой.

Так неожиданно, громко и зло, что я чуть не подавился сигаретой.

Проняло его, в чем я заранее не сомневался. Но зачем так орать?

Я понимаю, воин перенервничал. Только у дежурного тоже имеется нервная система.

И она, система, не на помойке подобрана, они, любимые нервные клеточки, давно уже не восстанавливаются ввиду чрезмерных нагрузок от окружающих идиотов!

Об этом мы узнали незамедлительно, как только дежурный, грузный первый лейтенант с эмблемой ракетчиков, явил нам из-за полога свое красное лицо с отпечатанной поперек щеки заспанной складкой. Еще подробнее он выложил все, что думает про часового, его маму, папу, бабушку и дедушку. И вообще весь их вырождающийся род, этот образец генетического раздолбайства, тупиковую ветвь эволюции, чье единственное жизненное предназначение — хлебать говно во все хлебало и не гавкать при этом!

Часовой перед офицером, как положено, безмолвствовал…

* * *

— Вот сюда проходите, в левый рукав, — говорил мне лейтенант-ракетчик, шагая впереди и оглядываясь вполоборота. — Вот сюда, пожалуйста…

Уважительное обращение настораживало. Особенно после того, что я услышал про папу-маму-дедушку-бабушку «барсика».

Ведь умеет же общаться с младшими по званию, и голос поставлен, и образный ряд на уровне, соображал я. Сразу видно — бывалый служака. Так чего же он передо мной выламывается? Прошу, пройдите, пожалуйста, вас дожидаются… И все на «вы», что характерно, без малейшего намека на «факин мазер» или «гребан фазер».

Не просто настораживает, пугает…