Судный день

Насими натянул поводья, придерживая лошадь, и, вглядевшись, увидел, как от большого костра впереди на холме бежали по склону мюриды в белых хиргах, и среди них его любимая, его "совершенная красота". Его встречали бакинские мюриды, постоянные спутники наследницы духа, и среди них, рослых, как на подбор, Фатьма в своей белоснежной хирге, туго перепоясанной темным кушаком, и бахромчатой шайке выглядела подростком. Чтобы уберечь избранницу от превратностей пути, ее одевали в мужскую одежду, но нежное, ангелоподобное ее лицо резко выделялось среди синевато-темных лиц мюридов, брившихся не лезвием, как все, а огнем, ибо, согласно учению, вещи связывали человека и стесняли его свободу, и по этой причине хуруфиты не носили с собой ничего, кроме символических мечей.

Приблизившись к Насими, мюриды вскричали в экстазе:

- Анал-Хакк!

Насими, теряя голову от счастья, отвечал:

- Фазл-Хакк!

Бросившись к своему любимому халифу, мюриды, не дав ему спешиться самому, подхватили его на руки и спустили на землю и, не соблюдая церемониала, расцеловались с ним, после чего расступились, давая поэту возможность поздороваться с Фатьмой. Они лучше других знали, как печально и грустно прожила избранница годы разлуки, и поэтому, нарушив запрет, тайно привели ее навстречу с Насими. Узнай об этом халиф Юсиф, который несет личную ответственность за избранницу, он бы, пожалуй, потребовал суда над мюридами. Но бакинские мюриды знали Насими ближе всех остальных и, вопреки всему, верили, что дух Фазла перейдет в Сеида Али, видели вечность Хакка в соединении их сердец. Среди мюридов ходила молва, что Фатьма и Сеид Али - не изначальные имена, данные при рождении, а что Фазл, назвав их этими именами, связал их судьбы подобно тому, как были связаны судьбы дочери Мухаммеда Фатьмы и зятя его имама Али. Тем самым, полагали мюриды, Фазл надеялся привлечь к учению хуруфи многочисленных на Востоке фатимидов и шиитов, верующих в Фатиму и в имама Али, что значительно сократило бы путь к всеобщему единству. Вот почему мюриды осмелились не посчитаться с решением об отлучении и привели Фатьму на встречу с Сеидом Али. Взволнованные не меньше влюбленных, мюриды, услышав из уст Насими давно не слыханное "Моя совершенная красота!" и ответное "Мой ночеокий, - мои янтарнолицый", едва сдержали слезы. Как ни укрепились они духом под влиянием учения Фазла, в раненых сердцах их продолжала неутешно жить боль от разлуки с родными и близкими по ту сторону Аракса и, глядя на двух истосковавшихся людей, радуясь и плача вместе с ними, они услышали голос Насими, такой громкозвучный, как если бы поэт обращался ко всему свету:

Слава милосердным, я увидел лицо яр!

Сердце успокаивающую ясность я увидел в лице яр!

(По учению хуруфитов, человеческое лицо можно было читать, как книгу, и так как смысл лиц Фазла и Фатьмы совпадал, то все стихи Насими, обращенные к возлюбленной - яр, обращены одновременно и к Фазлу, в символике имен которого было и яр - возлюбленный - ред.)

Фатьма расплакалась навзрыд, как ребенок, но рыдания ее потонули в страстном ликующем голосе Насими; прижимая ее головку в грубой войлочной шапке к своей груди, он отирал ей слезы и долгим взглядом смотрел ей в глаза, охваченный бесконечным восторгом. В торжестве сбывшейся встречи даже слезы Фатьмы были счастьем, и, забыв и про мюридов, и про Устада, ожидающего его в новой резиденции, Насими не видел сейчас в целом мире никого, кроме этой маленькой, хрупкой женщины.

- Я пришла вопреки запрету, - сказала Фатьма, подавив, наконец, рыдания.

Но до Насими, кажется, не дошел подлинный, смысл ее слов. Прижавшись лицом к ее головке в войлочной шапке, он прикрыл глаза и пропел начало газели, которую впоследствии в память этой встречи будут петь на меджлисах бакинские мюриды:

Добро пожаловать, душа моя утешная!

О неземная, вездесущая, нездешняя!

Пришла спросить: "Ну как ты, Насими?"

Добро пожаловать, душа моя воскресшая!

- Нежная моя, хрупкая моя! Я знал, что ты создана из отваги - и смелости, - продолжал он горячо. На каждом шагу меня подстерегали тысячи дивов, меня побивали камнями и обзывали нечестивцем; меня проклинали захиды, муфтии, садраддины, мне грозили хаганы, шахи, султаны, но дух мой не сломился потому что был созвучен с твоим духом, и я открыто и громко провозглашал повсюду наши истины! И я одолел всех и одержал победу, потому что путь мой венчала встреча с тобой!.

Насими хотелось сесть тут же, на косогоре, лицом к лицу с Фатьмой, и говорить, говорить, говорить, рассказать ей обо всем - о дальних странах, о стремлении изверившихся людей к правде, о приобщении их к хуруфизму, говорить взахлеб, горячо, так, чтобы перечеркнуть два года разлуки и чтобы любимая, изнуренная тоской, ощутила, наконец радость встречи. Речь его лилась естественно, как биение сердца, и он говорил бы и говорил в экстазе любви и счастья, если бы Фатьма с совершенно уже сухими глазами не сказала: "Отлучение остается в силе". Она провела пальцами по его лицу, по засохшим пятнам крови на груди, обняла за шею, поцеловала, оторвалась от него и отступила на шаг.