Судный день

– Грустно. – И добавила: – Вы его так рассказывали, будто… Ну, у вас будто что-то случилось…

– А что у меня может случиться? – спросил Костик бодро-фальшивым тоном. Он не умел лгать. – Сам себя отпустил, сам себе не пошел… Шучу! – оборвал он себя. – Отгул, понимаете? У меня сегодня отгул!

И тут словно по ушам резануло: въяве услышал он голоса из цеха. Наваждение какое-то… Услышал, как Букаты распекал Силыча, а тот пояснял, что дома Ведерникова нет. А будто Швейк разговаривал с Толиком Васильевым, а он просил от имени Костика передать, что тот не придет… Не хочет! Надоело! «А совесть?» – спросил Букаты. И все стали повторять это слово на разные лады, аж уши заложило: «Совесть! Совесть! Совесть!»

Он ладонями зажал уши и глаза закрыл. А когда руки отпустил, то уже все кончилось. В растерянности огляделся: рядом сидела Катя и пристально смотрела на него. Он расслышал ее голос, может, она так и не прерывалась, говорила.

– Странный вы… Отгул… А со мной в подвале сидите…

– Я с тобой хочу гулять.

– В подвале-то? – спросила, усмехнувшись, Катя. – А я, наоборот, мечтала, что буду ходить по городу, сама… По улицам… Как все другие люди… Ходить, смотреть. Увижу одуванчик, сорву. Увижу кино, пойду. А потом, я слышала, продают мороженое, страсть вкусное, но я никогда не пробовала.

– И я не пробовал, – сказал Костик.

– Ну и пара у нас…

– Как два сапога! – Костя встал, за руку поднял Катю.

Она стала вдруг тиха и послушна.

– Вот, – сказал он решительно и подвел к окну. – С этой минуты мы гуляем!

23

Сквозь узкое окошко они легко вышли наружу в теплый, в сквозной апрельский день. Собаки при их появлении не стали лаять. Но это было начало, потому что и далее им везло. Им так в этот странный день везло. Никто из знакомых не встретился им и никто им не мешал делать то, что они хотели.

Но что они особенно хотели-то: просто бродить по улицам, смотреть вокруг, любоваться весной. Еще мечтали они попасть в кино, и они туда попали. Хотя никто из них не знал, работает ли кинотеатр в дневное время, ведь не было у них прежде повода все это узнать! А потом они сидели на бугорке за линией, уйдя далеко за станцию, и смотрели, как мимо проходят поезда.

Катя сказала:

– Давай уедем?

– Куда?

– Все равно куда. Лишь бы отсюда, чтобы ничего не помнить.

– А не жалко?

– Жалко, – сказала Катя. – Вообще-то мне Зину жалко… Она будет плакать.

– А мне маму.

– Что же делать? – спросила Катя. – Идти в кино?

Костя при слове «кино» развел руками.

– Все.

– Что все?

– Промотали! – и вывернул карманы наружу.

– Всю твою зарплату? – ужаснулась Катя. – Может, ты потерял?

– Я думал, что там что-то осталось, – удрученно произнес Костя, – но там ничего не осталось.

– Вы мот, Константин Сергеич. Вы мот и гуляка. Сейчас будем считать, – деловито произнесла Катя и взяла щепочку. – Пишем: пятнадцать мороженых…

– Сколько? – спросил Костя, сраженный такой цифрой.

– Шестнадцать, – поправилась Катя. – А вообще, после того как вы девятое начали есть, я сбилась со счета. Я боялась, что вам будет плохо.

– А мне было хорошо, – подтвердил Костя. – Даже в пингвина не превратился!

– И живот не отморозил!

Костя постучал по своему животу и спросил, наклоняя голову: «Эй, живот? Как живешь? Как? Не слышу! Громче! Еще хочешь? Да?»

И Кате:

– Он еще хочет! Он говорит: «Мороженого много не бывает».

Катя засмеялась:

– Он у тебя рекордсмен и растратчик! Просадил на мороженом всю зарплату!

– А газировка? – вспомнил Костя. – Ведь была еще газировка!

– Была, – подтвердила Катя. – Восемь стаканов с сиропом и три без сиропа. И еще – штраф!

– Ах, штраф! – вспомнил теперь Костик, как же он мог забыть.

В том самом кинотеатре, где они четыре подряд сеанса смотрели сказку «Василиса Прекрасная», а потом еще довоенную кинокомедию «Цирк», он увидел цветок в кадушке, замечательный алый цветок, и, сорвав, поднес Кате. А его за этим делом и застукали! Но прежде-то он успел подарить. Как он сказал ей: «Разрешите, Екатерина Егоровна, поднести этот цветок в честь нашего с вами праздника, который называется «День чудес».

– Первый цветок в моей жизни, – произнесла Катя задумчиво.

– И первый штраф за цветы в моей жизни, – в тон ей будто бы огорченно, но вовсе не огорченно, а счастливо сказал Костик. Да и могло ли быть у него другое состояние, если весь день, такой замечательный, они пробыли вдвоем.

Костик посмотрел на Катю и сказал о том, что он думал целый день.

– Знаешь, – сказал, – если меня за этот день будут казнить, я все равно не пожалею о нем!

– Я тоже! – воскликнула Катя. – Если даже на всю жизнь они посадят меня в подвал! Ты, Костик, самый замечательный в мире человек! Правда!

– Ну, что ты… – смутился он.

И даже отвернулся, побоявшись, что она увидит, что вовсе он не такой, каким себе представляет. Ему ведь говорили: от горшка два вершка, и еще так: «метр от земли, если с кепкой…»

Но Катя уже не смотрела на него. Она смотрела в ту сторону, куда начинало клониться долгое, терпеливое сегодняшнее солнце.

Сложив руки на груди, Катя сказала тихо-тихо вслед солнцу: