Выйдя из трактира, я свернул направо, к хлеву, и опорожнил горшки в компостную яму. Кто-то уже успел расчистить среди глубоких сугробов дорожки. Отойдя подальше, где снег был чистым, я протер снегом лицо, стряхивая сон, и вымыл горшки. Раны на кончиках пальцев побаливали, но уже начали постепенно заживать.
С ведром молока из хлева вышла Мария – она улыбнулась и пожелала мне доброго утра. Девушка выглядела удивительно свежей и отдохнувшей.
– Ты же полночи не спала. Неужели совсем не устала? – спросил я по пути к дому.
– Мне полночи сна всегда хватало. Когда я была маленькой, то почти не спала – мама чуть с ума не сошла от этого, – рассмеялась Мария, – она так измучилась, что отправила меня в услуженье на соседский хутор, а было мне тогда всего пять. – Поднявшись на крыльцо, Мария повернулась и посмотрела на меня сверху вниз. Ее грудь оказалась прямо на уровне моих глаз. – Так что я по ночам почти не сплю, – повторила она и исчезла за дверью.
Я пошел следом за ней и уже занес ногу над порогом, когда из хозяйских комнат до меня донесся голос Томаса. Говорил он громко и немного надменно, – так случалось, если ему во что бы то ни стало хотелось добиться своего. Я подошел к двери и постучался. Хозяин приоткрыл дверь, и позади него я увидел Томаса – в парике, манишке, лучшем, расшитом золотыми нитками жилете и в новом камзоле. Как едко отметил один из друзей Томаса, для этого камзола мерку с профессора сняли совсем недавно.
– А, Петтер, ты здесь! Очень кстати. Не принесешь ли ты мне папку с рекомендациями и верительными грамотами? Этот… трактирщик, – самым оскорбительным тоном заявил Томас, а маленький трактирщик покраснел, но явно приготовился дать отпор, – желает увидеть доказательства моей репутации и добропорядочности. – Взмахнув рукой, Томас отправил меня за документами.
Вскоре я вернулся с папкой, перевязанной двумя красными шелковыми тесемками.
Томас с торжественным видом взял у меня папку, благоговейно развязал тесемки и начал выкладывать перед маленьким трактирщиком документы: на многих из них виднелись внушительные блестящие печати. По мере того как стопка бумаг росла, а Томас без передышки оглашал содержание каждого нового листка, хозяин, казалось, становился все меньше и меньше ростом прямо на моих глазах. Мне захотелось ободряюще хлопнуть его по плечу и объяснить, что на самом деле профессор вовсе не такой. Вот только едва ли трактирщик поверил бы мне.
– …А это грамота из Йенского университета – здесь указано, что я ассистировал профессору математики Эрхарду Вейгелю в его исследованиях для
– Достаточно. Хватит, – хрипло выдохнул трактирщик, которого, как оказалось, звали фон Хамборк. Однако в его взгляде мне почудилось нечто угрожающее, так что я даже подошел поближе и изготовился к прыжку на случай, если вдруг трактирщику вздумается вцепиться в горло Томасу Бубергу. – Вот ключ. Идите. Делайте все, что посчитаете нужным, но только побыстрее уходите.
Снисходительно улыбнувшись, Томас убрал документы в папку.
– Когда граф сюда приехал? И бывал ли здесь прежде? Кто он такой? Вы его хорошо знали?
Господин Хамборк в отчаянии огляделся по сторонам и, с трудом доковыляв до стула, обессиленно опустился на него. Жена трактирщика не показывалась, и я обеспокоился: неужели она по-прежнему нездорова? Я подошел к небольшому чайному столику и, налив стаканчик горячительного, протянул его трактирщику. Тот посмотрел на меня с признательностью, но во взгляде его сквозило недоумение, будто он и не ждал подобной заботы от того, кто принадлежал “лагерю” профессора. Осушив стакан, он вернул его мне и прокашлялся.