Судный год

– Мне… мне очень хочется… пообедать… пригласить вас пообедать… со мной… – произношу это совершенно вслепую и так громко, что на нас оборачиваются. А потом, уже гораздо тише, словно разговаривая с самим собой, недоуменно и совершенно искренне продолжаю: – Но я не знаю… не знаю, как это сделать…

Я что, на самом деле проговорил все вслух, а не просто подумал? Идиот… все испортил!.. За все эти годы, прожитые в Бостоне, американскими способами знакомства с женщинами я так и не овладел. Здесь это иначе и гораздо сложнее. И не только из-за языка… Еще одного шанса произвести хорошее первое впечатление у меня уже не будет.

Но уже через минуту чувствую, что согласится. Лицо ее заливается мягкой краской. Снова эта странная смесь беспомощности и непоколебимой уверенности в себе.

– Вы действительно этого хотите? – Обнажает она свои глаза и, приоткрыв рот, сдувает со лба каштановую прядь. Бросает недоверчивый вопросительный взгляд. Точно взвешивая, не ошиблась ли. (Интересно, сколько ей лет?) Где-то в глубине ее губ зарождается блуждающая улыбка. – Мне бы тоже хотелось! Надо уходить… – Протягивает руку с полуопущенной, будто для поцелуя, холеной кистью. – Ричард завтра уезжает на три дня в Вашингтон.

Я давно уже привык не верить себе. Но тут невозможно было ошибиться. Это даже не приглашение, это откровенная просьба.

8. В поисках адвоката. Но деньги вперед

(Бостон, 26 сентября 1991 года)

Умный приятный бас рекомендованного Лиз адвоката. Рассказываю свою историю. Но всего через пару фраз поперхнулся, наткнувшись на глухую тишину на другом конце провода.

А вдруг тот не верит? Уж больно глупо звучит. И даже не пытаюсь его убедить. Думает, может, все-таки было что-нибудь? Честно говоря, я и сам бы засомневался, если б такое услышал.

Наконец бас подает первые признаки жизни. И я, Ответчик, понимаю, что все это время слушал он внимательно, вопросы задает толковые, по существу. Уютно развалившись в трубке и голосом, никаких сомнений не вызывающим. Что-то очень располагающее в манере говорить. Сразу хочется заключить с ним контракт. О чем угодно.

Бас тактично сморкается в знак глубокого сочувствия, вздыхает и после короткого молчания, сквозь которое проступает слабый шорох перекладываемых бумаг, объявляет, что сумеет заняться делом. Но, разумеется, после того, как получит задаток.

– И какого размера должен быть этот задаток? – неуверенно спрашиваю я.

– Пять тысяч. Мои услуги будут обходиться только триста в час. – Его глубокий сочувствующий бас становится еще более густым. Сейчас он уже не влезает весь в телефонную трубку. Накапливается внутри, и от этого непереваренного адвокатского баса у раздувшейся трубки начинается глухая отрыжка.

Мало того, что у человека неприятности, так еще будущий защитник как можно больше денег вытащить из него пытается! Как бы и от защитника защищаться не пришлось!

За год до этого я купил довольно дорогой дом в пригороде Бостона. (Смутной неловкости от обладания вещами совсем не первой необходимости тогда не было. Но было с тех пор постоянное ощущение, что дензнаков не хватает. И ворох неоплаченных счетов уже с нескрываемой угрозой все громче шелестел на столе.) После того как Аня уехала, дом стал бессмысленно огромным. А найти жильцов, чтобы сдавать, удалось лишь на прошлой неделе.

Еще пара телефонных звонков. Те же оперные басы-баритоны и те же расценки.

Наконец, описав полный круг, договариваюсь с Джерри Путнамом, адвокатом, которого рекомендовала Лиз. Последняя его фраза из разговора со мной:

– Нечего удивляться. Любого человека можно обвинить в чем угодно… Мы живем в таком интересном и демократическом штате…

Я потом часто вспоминал эту фразу, когда просыпался посреди ночи и плыли перед закрытыми глазами бесконечные цепочки массачусетских судейских упырей. И никак не выбраться было из этого потока.

Адвокат живет в полутора часах езды от города. Триста долларов в час (включая, конечно, и время, чтобы добраться до города). Решили встретиться прямо в суде на слушании второго октября.

9. Как замечательно это все началось

(Бостон, 26 сентября 1991 года)

Готовиться к свиданию, придумывать, что сказать, чем удивить, я даже и не пытался. Слишком мало знаю о Лиз, слишком далек от меня мир, в котором она живет. Как получится, так получится.

Уже тридцать пять минут хожу по судейскому коридору с мутными светильниками, вделанными в потолок. Поглядываю на матовое стекло двери, где жирными черными буквами написаны часы ее работы. От десяти до пяти. Сейчас пять тридцать пять. Налитые ядовитой темнотой тени бесплотных чиновников, спешащих мимо, одна за одной беззвучно протыкают навылет грудь и выходят с другой стороны. И с каждой проткнувшей тенью все меньше терпения остается во мне.

В пять сорок чувствую, что дошел до ручки, раскаленной – так что воздух вокруг нее тихонько шипит, – дверной ручки офиса Лиз. Осторожно двумя пальцами тяну на себя и заглядываю внутрь.