Судоплатов. Начало

В июне 1987 года я по указанию генерала Армии Варенникова убыл на учебу в военную академию. В 1990 году, успешно завершив обучение на разведывательном факультете попал служить в ГРУ ГШ. Но служба в высших кабинетах не пришлась мне по душе. Начавшийся развал Союза и Армии подтолкнули меня к решению об увольнении в запас.

Во время войны в Югославии я командовал добровольческим славянским диверсионным батальоном, наводя ужас на боснийских мусульман глубокими ночными рейдами вглубь их территории. Летом 1995 года, после возращения из Югославии, я был потрясен изменениями, произошедшими на Родине, которую любил и которой служил. В роковой день 6 июля 1995 года я взял охотничье ружье, вышел на лестничную площадку своей московской квартиры и выстрелил себе в голову. Столько раз рисковавший жизнью, столько раз дравшийся за нее, я теперь сам с ней расстался, утратив всякий смысл своего существования.

Последней моей мыслей перед выстрелом себе в голову было сожаление — «Господи! Если ты есть, прости мне мой грех самоубийства! Я просто не вижу иного выхода. Если бы мне удалось вернуться назад, быть может тогда я смог бы повернуть историю вспять!»

Вспышка и погружение в темноту.

Я почувствовал сильную боль в затылке и открыл глаза. Надо мной склонился молодой парень лет двадцати пяти, одетый как матрос революции так, как их обычно изображают в кино: перекрещенные пулеметные ленты на груди, за спиной винтовка, а на поясе деревянная кобура маузера и ручная осколочная граната Рдултовского РГ-14.

— Пашка! Как голова? Наверняка болит.

— Я с удивлением смотрю на этого матроса и не понимаю происходящего, на чистилище вроде не похоже, после выстрела из ружья я не мог остаться в живых. И почему ко мне обращается этот матрос по имени Пашка? Я же точно помню, что я — Григорий.

Я привстал с травы, на которой я как оказалось лежал, и очумел еще больше — вокруг стояли еще пятеро колоритно одетых бойцов Красной Армии с сердобольными лицами! Кто-то был в солдатской форме, кто-то в студенческом мундире, один был в старом штопанном костюме. Начало июля было жарким, несмотря на это у всех были головные уборы, и будь то фуражка, или папаха, на них были закреплены красные звездочки.

Мне помогли подняться и я, отряхиваясь, смог наконец-то оглядеть и себя. Вместо взрослого мужика, прошедшего и огонь и воду, я видел тощего паренька лет двенадцати, одетого в видно перешитые из взрослой солдатской формы галифе и гимнастерку. Поверх было что-то типа пиджака, сшитого в отличии от остального по моей фигуре. На ногах были настоящие сапоги. На груди был прикреплен красный бант. Кто-то поднял и подал мне буденовку и я ее машинально надел, утонув в ней — видно головной убор нужно тоже перешивать.

— Че молчишь-то? Ты меня слышишь или как?

Незнакомым детским голосом я ответил и от этого удивился еще больше — слова вылетали из меня без моего участия — Да все нормально, Федор! Эта скотина меня чуть за ногу не укусила вот я и растерялся, грохнулся наземь!

Матрос обернулся к остальным — Ну чего толпитесь? Все у нашего Пашки нормально, ему надо к жеребцу привыкнуть. Первый блин всегда комом! Расходитесь. Где Пашкин Зверь?

Подвели молодого жеребца гнедой масти, который косил на меня своим глазом и прядал ушами.

Я мысленно подумал — Вот я попал!

Как тут же хозяин тела вскрикнул — Ты кто? И как в мою голову залез?

— Григорий Быков я, подполковник Российской армии я, а как тебя звать?

— Пашка Судоплатов я. Подполковник! Беляк получается! И как же ты, Гриша, в мою голову влез?

— Да умер я, Паша. И видать судьба в твое тело закинуло. А ты значит Павел Судоплатов? Неужели тот самый?

— Какой?

— Если ты из семьи мельника, то тогда точно тот.

— Ну да, батя мой мельник. Чудно! Сам с собой разговариваю! И откуда ты про мою семью все знаешь?

— Ты только не проговорись кому, а то сразу в «дурку» упекут, в психушку то есть. А знаю я потому, что когда ты вырастешь, станешь знаменитым разведчиком и дослужишься до генеральских погон.

— Погоны у беляков, что за вздор ты несешь!

— Вернут и погоны, вернут и офицерские звания. Как давно ты ушел из дома?

— Третья неделя как пошла. Я за хлебом пошел, а тут смотрю — рабочие отряды Красной Армии уходят, я к ним и прибился. Меня сначала комиссар хотел вернуть домой, но у него ничего не получилось, командир разрешил меня сыном полка признать. Эх, неохота опять на Зверя садиться, это действительно Зверь — пока меня с седла не уронит, не успокоится.

— У тебя горбушка хлеба найдется? Дай своему зверю и расслабься — я сам буду твоего жеребца объезжать.

Зверь, получив сухарь, в момент его проглотил и хитро стал поглядывать, надеясь получить еще. Я взял управление мальчишеским телом в свои руки, сделал несколько наклонов, потянулся. Мда! Придется заняться физухой.

«Что за физуха?» — прозвучал вопрос в моей голове и я так же мысленно ответил — «Слабоват ты, Пашка, нужно подтянуть твою физическую форму.»