Вот типичный первый день закончился: мы сходили в душ после тренировки, все оделись и разошлись своими дорожками, я вниз по склону к подземке со своими учебниками, вымотанный до кости, конечно, над крышами верхнего Манхэттена темно, долгий переезд по линии Эл просачивается в подземку, несется вниз сквозь старых манхэттов, я думаю: «Что там над этой дырой? Да что ты, это ж искристый Манхэттен, спектакли, рестораны, газетные сенсации, Таймз-сквер, Уолл-стрит, Эдвард Г. Робинсон жует сигару в Китайгороде». Но приходилось держаться стойко и ехать всю дорогу до Бруклина, а там выходить, трюхать к меблирашкам Ма (мы ее звали Ти Ма), а там был мой огромный дымящийся ужин, восемь-тридцать, уже чуть ли не спать пора, едва есть время поговорить со стариной Ником об Отце Коглине или греческом печенье, и, разумеется, никакого времени на то, чтоб сделать у себя в комнате домашку.
Я поднимался к себе и смотрел, вздыхая, на ту первую запись, что сделал накануне вечером, в большой «вечер премьеры», которая заканчивалась: «Вот я затеваю сложную подготовку к завтрашнему дню. Я поставил часы, приготовил себе одежду и т. д. Сегодня вечером я выработал план самоподготовки, которую официально и начинаю. Предметов всего пять числом, и я буду брать по одному в вечер, с последующей самоэкзаменовкой через неделю. Предметы такие: Мифология, Латынь, Испанский, Литература и История. Как будто мне занятий не хватает, что исходят из плющевых покоев Хорэса Манна. Однако ж, девиз мой – „Чем больше учишься, тем больше, следовательно, знаешь; само собой, чем больше знаешь, тем ближе ты к совершенству как дневниковый журналист“». Так что вот.
И сейчас, 25 сент. 1939 года, я устало пишу: «Сегодня было очень сумбурно. Открытие школы, тренировка, прибытие почты и пишущей машинки и все последующее возбуждение и работа сообщают мне невозможность вести записи».
На том мой Дневник и завершился.
Потом будет время к этому еще вернуться, к тогдашним дневникам и прочему, как сама увидишь.
VII
После нескольких минут дремы за моим огромным ученым столом я просто встал и отправился в кровать, сперва сделав внизу себе обед и поцеловав Ма и Ивонн перед сном и послушав, как Джои в одной майке объясняет мне, что сегодня происходило в Нью-Йорке.
Наутро в шесть я встаю, беру обед, но не учебники, я решился. Еду в подземке стоя до самой Таймз-сквер, но не делаю домашку, а разглядываю в свое удовольствие лица Нью-Йорка. Снова совсем как в Лоуэлле, я сачкую, чтобы изучить другие грани жизни. Типа, я б мог назвать эту книгу «Авантюрное образование Джека Дулуоза». Выхожу на Таймз-сквер, весь зудя от возбуждения, выбираюсь наружу в искристый осенний день и иду в театр «Парамаунт», который, мне известно, в этот час не будет переполнен, жду, скитаясь по улицам под театральными козырьками, пока не откроется, вступаю в огромный кинодворец, устланный коврами, и сажусь прямо спереди в десятом ряду смотреть на громадный четкий экран и сценическое представление, что далее следует.
Потом выбираюсь, голодный, съедаю обед с молочными коктейлями, уличные прилавки Таймз-сквер, а тысячи торчков, и преступников, и шлюх, и работного люда, и чего не проносятся мимо, ох ты ж, вот это зрелище для мальчонки из маленького городка, а затем праздно и едва ль не вальяжно, в точности зная, куда идти, я гуляю вон к тому театру «Аполло», где на козырьке написано: «Жан Габен в „На дне“, а Также Луи Жуве в „Забавной драме“»…Французские фильмы! А в те дни их показывали во французской озвучке, как и снимали первоначально, но с английскими субтитрами внизу, поэтому если Профессору Картону меня в тот день и не хватало на уроке французского в «ХМ», надо было пойти со мной и увидеть, как эти мои глаза метались от субтитра к лицу актера, ко рту актера, пока невинно я пытался прикинуть, почему эти парижские люди так много разговаривают горлом, харкают, как арабы, а не языком, вот честно, то есть
И вот, середина дня, я вышел из французского театра, понимал, что невозможно уже попасть на футбольную тренировку через два часа и на севере города, да и все равно не смог бы на нее пойти из-за задубелых мышц, а поэтому огляделся, где тут еще кино, через дорогу от «Аполло», скажи-ка, а там были Эррол Флинн и Мириам Хопкинз в «Виргиния-сити», и ух вот это да, выхожу в мерцающие огни осенних сумерек и весь настропалился ехать домой в Бруклин, а в животе у меня целый день совершенно иной науки. Нью-йоркская публичная библиотека лишь в двух кварталах отсюда, но поскольку выбор у меня тут побогаче, нежели один лоуэллский «Риальто»… да и все равно на это времени еще хватит.