Суета сует

Обо всем этом он хотел поговорить с Ириной. Но все получилось не так, как он ожидал. Вместо разговора по душам — ее признание в любви, его грубые слова и бегство. Однако ему было некуда бежать, да и куда сбежишь от самого себя? Он вернулся, чтобы просто лечь спать в чужой квартире, так и не выговорившись, не облегчив душу. Чтобы утром молча выпить чашку крепкого кофе, выполнить свое обещание, водрузив вешалку на прежнее место, поблагодарить за гостеприимство и снова уехать. Он не мог забыть, каким взглядом провожала его Ирина. Это одно из воспоминаний, которое остается навсегда.

И начались одинокие вечера на тихой, удаленной от городской суеты даче, приводившие Максима вместо ожидаемого умиротворения в ярость, столь несвойственную ему. Он упрямо пытался работать, вникать в научные труды, но сотни молоточков упорно стучали в висках до тошноты, до истерического желания одним резким движением сбросить все со стола и никогда больше не возвращаться в столь любимый раньше мир чисел и формул. То, что было отдушиной, теперь стало пыткой, выносить которую становилось все труднее. Жизнь без Милы, без семьи потеряла для него смысл. Попытавшись отвлечься от тягостных мыслей об этом, Максим стал чаще бывать у сына, но в какой-то момент ему показалось, что его визиты не всегда бывают кстати. Наверняка это было не так, но он отличился щепетильностью и решил, что не стоит обманывать себя. Кирилл и Катя жили своей жизнью, где в его заботе нуждались не настолько остро. Это были два взрослых человека со своими планами, взглядами на жизнь, а он словно терялся в этом новом для себя качестве отца давно повзрослевшего ребенка. И как Катя ни старалась быть гостеприимной, радушной, наступил момент, когда и в их доме Максиму стало неуютно. Он изводил себя, ругал за неблагодарность, но стал приезжать к ним все реже, сводя общение к телефонным звонкам с дежурными вопросами и ответами.

Не зная, что делать, Смыслов пытался обрести равновесие в ночных поездках по пустому загородному шоссе, где можно было от души нажать на педаль газа и с трудом различать, как мелькает за окном то сосновый бор, то заснеженная посадка. Но однажды все чуть было не кончилось трагически, потому что на одном из участков с обочины тронулся автомобиль, не подававший каких бы то ни было предупредительных сигналов: ни стопов, ни поворотов. Благо недавно купленная резина позволила Максиму затормозить быстро, а сам он отделался довольно болезненным ударом о рулевую колонку. Неприятный разговор с подвыпившим горе-водителем поставил точку на ночных поездках Смыслова. У него долго болел кулак, обрушивший один-единственный удар в пьяное, улыбающееся лицо. Максим чувствовал, что готов продолжать избивать того, кто чуть было не стал виновником трагедии. Наконец-то нашелся тот, на ком можно было выместить всю накопившуюся досаду. Но выскочившая из машины женщина, пронзительно вереща, бросилась защищать своего мужа. Она плакала, совала Максиму деньги, а потом, увидев, что он успокоился, стала кричать, что запишет номер его машины и подаст на него в суд. Она висла у него на рукаве дубленки, но, резко оттолкнув ее, Смыслов сел в машину и развернулся в сторону дачи. Доставлявшая обычно удовольствие езда раздражала. Смыслов не мог ехать ни медленно, ни быстро. Ему все время мерещилось, что вот-вот кто-то выскочит на дорогу, снова вынырнет с обочины автомобиль. Максиму было настолько не по себе, что он едва нашел в себе силы вернуться на заснеженную дачу. Он даже машину не поставил в гараж, оставив ее под открытым небом у самих ворот. Он злился, просто вскипал от негодования и всю свою досаду излил на автомобиль. Он бил его ногами по колесам, стучал кулаком по бамперу и багажнику, лепил снежки и яростно бросал их в лобовое стекло. Потом вдруг стих, вытер бегущий со лба пот и, не заходя в дом, снова сел за руль. В этот поздний вечер Максим решил, что одиночество сводит его с ума, изменяет до неузнаваемости. Перемены, происходящие с ним, совершенно ему не нравились. Прежде он никогда не был таким несдержанным. Нужно было срочно что-то предпринять. И Смыслов поехал к Ирине. Он поставил машину на стоянку неподалеку от ее дома, будучи уверенным, что его примут, что ему будут рады. И не ошибся. Распахнувшаяся дверь и улыбка Ирины — одно из приятных воспоминаний недавнего прошлого, резко разграничившего то, что было до и то, что происходило в сказочном настоящем. И холод одиноких ночей сменился жаркими объятиями, ласками, которыми щедро одаривала его счастливая хозяйка его нового пристанища.