Суета сует. Бегство из Вампирского Узла

Они с Хит взяли в баре полдесятка бутылок шнапса, вылили их содержимое в унитаз в ближайшем общественном туалете и доехали до ближайшей церкви — изящной маленькой церквушки на углу Айхендорф-штрабе, — чтобы наполнить их святой водой. Практически все магазины в округе были уже закрыты — здесь вам не Лос-Анджелес с его круглосуточными супермаркетами, где можно запросто пойти и купить чеснок, пару кольев и крестов в любое время дня и ночи.

— Что вообще происходит? — спросила Хит. Пи-Джей сидел за рулем «валентайнмобиля», длинного черного лимузина, который они привезли из Штатов, чтобы не лишать Тимми привычной роскоши.

— Смотри, там... кажется, что-то похожее на тайский ресторан... Может быть...

Это действительно был маленький ресторанчик, примостившийся между книжным магазином и konditorei[12]. Мир с каждым днем становился все больше и больше похожим на Лос-Анджелес, подумал Пи-Джей. Подумать только: тайский ресторан в самом сердце Баварии! Который к тому же работал в такой поздний час, сверкая ослепительно яркой, розовой с бирюзовым неоновой вывеской, выделявшейся на фоне сумрачных каменных фронтонов и вымощенных булыжниками мостовых.

— Это как двери в иную вселенную, — сказала Хит. — И у них точно должен быть чеснок.

Чеснок действительно был. Мало того: хозяин этого ресторанчика, таец по имени Самак, не только узнал Хит и Пи-Джея по их свадебным фотографиям на обложке глянцевого журнала «Ploikaempetch», но даже и бровью не повел, когда Хит объяснила ему, что им требуется снаряжение для охоты на phii dip.

— У меня есть деревянные молотки, чтобы отбивать мясо. Их можно использовать для забивания кольев, — сказал Самак. — И, возможно, я сумею найти шампуры для люля-кебаба, если, конечно, они вам подойдут...

— А распятия, кресты?.. — спросил Пи-Джей.

— Думаю, что смогу одолжить вам нашу Богиню Милосердия, — сказал Самак, — раз такое серьезное дело.

На стене над разбитым кассовым аппаратом висела статуэтка китайской богини Jaomae Kuan In, noчитаемой хозяевами этого ресторана. Самак сложил ладони, прочитал коротенькую молитву, снял фигурку со стены и бережно передал ее Хит, которая с благоговением убрала ее к себе в сумочку.

Прямо можно писать диссертацию «Экзорцизм как межкультурное явление», не без иронии подумал Пи-Джей. Коренные американцы с помощью азиатской магии пытаются победить трансильванское зло в самом сердце земель, где люди празднуют Октоберфест, праздник пива! Господи Иисусе. Осталось только решить вопрос, как именно коренные американцы победят это зло? Пи-Джей давно уже не ма'айпотс, священный муж, который и жена тоже, духовидец и грозный убийца демонов. Всю дарованную ему магию духи забрали назад. Да, он изменился. Он уже не такой, каким был раньше. Но это были не те изменения, которые могли бы помочь сейчас. Даже наоборот. «Голливуд выбелил мою кожу, — подумал он. — И мой дух больше не ищет видений. Я даже не знаю, смогу я теперь или нет побороть вампира...»

Хит ласково прикоснулась к его щеке.

— Не волнуйся, — прошептала она. — Я же смогла, значит, и ты тоже сможешь. — Она дотронулась до амулета, висевшего у нее на цепочке.

Он улыбнулся уголками губ.

— Спасибо тебе за твой вотум доверия. — Он помолчал и добавил: — Думаешь, надо избавиться от этой штуки?

— Похоже, он сам этого хочет.

Воскрешение

Дверь на сцену захлопнулась. Она осталась одна, в темноте — в своем белоснежном платье, с умирающей женщиной на руках. Женщина еще пыталась бороться, хотя уже почти и не дышала. Амелия еще не привыкла к этому странному, ненасытному голоду. Возможно, она до сих пор тешила себя мыслью, что если выпить достаточно жертв, то она непременно насытится. Она еще не понимала, что этот голод — уже навсегда. Они остались один на один: бывшая наставница и ее ученица, ненасытный вампир и его жертва. На сцене, за тонкой фанерной дверью, герцог допел финальную арию. Грянули аплодисменты. Амелия знала, что занавес поднимут еще не раз и Патриция Кзачек должна будет выйти на сцену, чтобы принять восхищение зрителей. Вполне вероятно, что Патриция приготовила речь in memoriam своей скончавшейся наставницы и собиралась произнести ее после спектакля... что за ирония!

Амелия действительно оценила иронию. Она не испытывала никаких сожалений, никаких угрызений совести. Только — голод, приводивший в движение ее мертвую плоть... С того мгновения, когда она проснулась в гробу и прорыла себе путь наружу сквозь вязкую кашу из червей и перегноя, ее беспокоил лишь этот пронзительный, гложущий голод. Она пришла в оперный театр только потому, что это было знакомое место. Место прошлых триумфов. Она пришла сюда по темным улицам, ощущая лишь запах горячей крови... вон там! Старик в проезжающем мимо «фольксвагене»... как шумит его кровь! Вон там! В открытом окне... кровь несется по венам влюбленных, занимающихся любовью. И здесь, в оперном театре... тысячи смертных... токи их жизненных сил... это просто сводило ее с ума... а потом — первая жертва... в гримерке...