Суета

— Не люблю, с молодых лет не люблю, когда больные мрачны. — Яков Григорьевич, наверное, понимал страх сестры, он как бы вспоминал что-то и по-прежнему тихо улыбался.

— А что случиться-то может? — Руслан деловит, целесообразен и не верит ни в какие мистические неожиданности. — Все показатели нормальные, лекарства, какие положены, даются. Даже транквилизаторы для настроения.

— Когда мой сын, маленьким еще, начинал скучать — а в детстве часто не находят, что делать, оставаясь наедине с самим собой, — я говорил ему: «Давай Утесова позовем». Его это очень веселило, а там уж слово за слово. — Дед посмотрел на сестру, потом повернулся к Руслану: — Так что, деточка, что-то надо сделать, или сказать, или просто пощупать лишний раз.

— Яков Григорьевич, он вас не знает, может, вы и поговорите с ним? — Федор нашел примиряющий выход.

— А что за больной? — Дед охотно откликнулся.

— Склеротик. Пластика аорты. Опасный период позади. Ему выписываться пора. — Руслан протянул деду историю болезни.

— Склеротик. Он склеротик, я склеротик. Хорошая компания. — Яков Григорьевич взял сестру за руку, как бы для опоры, поднялся, приобнял ее. — Ну что ж, пойдем, деточка, посмотрим, поговорим с ним.

Маленькая палата на двоих. Вообще-то на одного, но, как говорится, применяясь к боевым условиям, пришлось поставить и вторую кровать. Да и к добру. Человеку после операции с тяжелым настроением нехорошо оставаться одному. Другого больного сейчас не было, куда-то вышел.

Пожилой мужчина лежал на спине, сложив руки на груди, переплетя пальцы и выставив вперед, вернее вверх, два сложенных указательных. Яков Григорьевич знал, что выглядят подобные больные, как правило, намного старше, чем нарисовано у них в паспорте. На кровати лежал старый скучный склеротик, которому, несмотря на починенные ноги, все равно было плохо. Опасность гангрены давно миновала, теперь он проходил весь коридор до двадцати раз туда и обратно, не останавливаясь каждые десять метров, как до операции. И все-таки кому приятно, когда в диагнозе написано: общий атеросклероз с преимущественным поражением…

— Добрый день. Как вы себя чувствуете? На что жалуетесь? — Яков Григорьевич особо не мудрствовал в поисках оригинального начала разговора.

— Все в порядке. — Больной явно не желал особо распространяться.

— Ничего не болит?

— Нет.

— А что вы, деточка, такой мрачный, если все боли прошли? Ну, я понимаю, разумеется, не единым отсутствием болей жив человек, но тем не менее ох как мешают они жить… — Яков Григорьевич уже сидел на краю кровати, накрыв руку больного своей хоть и старой, но теплой, дружелюбной ладонью.

Больной было вспыхнул, но дед легким поглаживанием стер вспышку раздражения. А может быть, больной протестующе вскинул глаза и встретился с таким простором доброжелательства и заинтересованности в глазах старика, что поднявшаяся было неприязнь растворилась в этом просторе. Но настороженность осталась.

— Скажите, деточка, швы вам сняли?

— Сняли.

Дед огляделся и по расставленным на окне баночкам, сверточкам и прочим признакам бытового обрастания понял, что близкие больного не забывают. Другая половина подоконника, ближе ко второй кровати, была менее ухожена и обжита.

— Ну-ка я приподниму одеяло? Прекрасно, прекрасно. При тяжелом склеротическом поражении сосудов заживление ран бывает не в пример хуже. Наверное, небольшая бляшечка была в неудачном месте, а в остальном сосуды хорошие. И долго у вас, деточка, болело?

— Долго. Только от деточки склероз меня довольно далеко увел.

— Хо-хо, расхвастался! Супротив меня вы еще вполне деточка. Да и по простому расчету я мог бы быть вашим дедом.

— Простите, но загнули, папаша. Папаша, не больше.

— Дед, деточка, увы, дед. Мог я родить в двадцать лет?

— Ну.

— Мог сын мой или дочь родить в двадцать лет? Стало быть, внуку моему может быть сейчас сорок. Что, как говорится, и требовалось доказать. — Яков Григорьевич держал в уме возраст больного, вычитанный из истории болезни. — А вы говорите: склероз! Вполне могу называть вас деточкой.

— Победили. — Глаза больного потеплели. Может, стало ему легче от сознания, что склероз не только у него, что со склерозом можно долго жить и хорошо выглядеть, как этот старик. А может, с ним просто хорошо поговорили.

Но у деда впереди была еще целая программа: сначала надо чуть просочиться внутрь, а там уж докопаться до главной мути в душе.

— Вас чуть зацепил склероз, так это каждого после тридцати пяти немножко цапает. Меня самого хватануло лет сорок назад… А я и сейчас, как видите, при исполнении служебных обязанностей… Место бляшки у вас оказалось не очень удачным.

— Ничего себе — не очень удачным! Совсем, совсем неудачным, доктор! — Больной стал разговорчивым, он уже стал перебивать — это ли не признак пробуждающейся жизни. — Сорок лет! А как мужик я уже не гожусь.

— Я ж говорю: карьерист. Забегаете вперед, торопитесь. Вы знаете, что у вас было и что вам сделано?

— Штаны вшили. Заменили аорту синтетикой.