Суета

— Что?! И ты поддерживаешь во мне эту пустоту? Всю жизнь оперировал, а что осталось! Что осталось для бога, для души? Ничего не осталось! Все, что делал, переделывал, реконструировал, отрезал, пришивал — все настолько временно. Так ненадолго…

— А сценарии…

— Тьфу ты! Опять! Прекрати про них говорить. Если бы еще художественные… Даже самые хорошие научно-популярные, самые шедевры — уж такие однодневки. Мои больные долговечнее. Сейчас теории и понятия в медицине меняются на сто восемьдесят градусов не в течение жизни поколения, а, наверное, в течение одной болезни. У художественных есть хоть какой-то шанс задержаться… Эфемерность… Мотыльковость всего…

— Истерика. Сценарии тебе по крайней мере деньги дают, интерес к жизни, силы. Стало быть, через себя кому-то жизнь улучшаешь.

— Труха. Демагогия глупая.

— Что, тебе силы разве не нужны? Сценарии тоже помогают. А все, что ты орешь, — истерика, рефлексия, интеллигентщина.

— Рефлексия не рефлексия, а интеллигент тем и отличается, что свое дело все время продолжает. Интеллигент все равно свою миссию несет. «Интеллигентщина»! — Лев покривился — не исключено, что это была улыбка. — У художественного сценария есть хоть малюсенький шанс продлиться чуть дольше, чем моя жизнь. Малюсенький шанс Ирки увидеть что-то мое после смерти моей. Хоть что-то мое меня переживет, кроме детей.

— Так возьми и напиши художественный сценарий.

— «Пойди и выпей море, Ксанф». Была такая пьеса — Эзоп говорит одному чудаку… Будто зависит от моего желания. Талант нам от рожденья дается, кума.

— Кум! Съешь мандарин.

— Отстань.

— Пойдем прогуляемся. Хоть на море поглядим.

— Да что сейчас за море? Ноябрьское море! Смешно.

— Пойдем в город.

— А там-то что? Ирке что-нибудь купить?

— И Ирке посмотрим.

Солнце уже немножко подсушило, но грязь теперь, видимо, до весны. Лев, раздраженный, хмуро глядел под ноги и односложно отвечал Марте.

Сценарий о склерозе не клеился. Все сводилось к описанию технологии операций при склерозе. Но совсем не это нужно было для научно-популярного кино. Да и не хотелось ему, чтоб обыватель, посмотрев фильм, бросился искать хирургов в надежде тотчас избавиться от недуга. Сказать людям, что склероз оперируется, — вызвать фанфарный гул в людских душах, и, как все фанфарное и фанфаронское, это быстро обратится в мыльный пузырь. И без того недумающее большинство болтает, будто медицина ничего не может. А бегут все равно к врачам. Сначала говорят, что только хирургия что-то может, а дальше наступает полное ее отрицание. И не понимают, что может медицина очень много, а вот понимает, знает мало. Лопнет пузырь, раздувшийся в их воображении, и бегут с выпученными глазами к экстрасенсам, ясновидцам — и вера бывает порой эффективнее знания.

Но как же сделать, чтоб было интересно, чтоб видели, как все в жизни интересно, как интересно многого не знать и узнавать, узнавать? Ведь только с незнанием связано поддерживающее нашу душу удивление. Но надо понимать, что ты не знаешь, а для этого надо много знать. (Вот он, круг: кошка, гоняющаяся за собственным хвостом. Зрительный образ. Как раз для кино.) Думать? Зачем? Зачем думать, когда можно прочесть? Как бы это поинтереснее показать, что все-таки и не зная можно многое уметь. Пусть думают, что интереснее. Ведь сила и интерес… вернее, интерес и сила медицины не в знании, а в умении. Неважно, что и почему болит, — важно, чтоб не болело. Больному неинтересно, что и почему болит, — больному надо, чтоб не болело. А умеем и не знаем — вот основа пустого суперменства. Что-то сродни спорту.

Лев остановился, будто увидел впереди что-то важное для себя. По кромке тротуара между деревьями медленно шел человек, останавливаясь через каждые десять — пятнадцать шагов.

— Видишь? Наш человек. Его уже пора оперировать.

— А что у него?

— «Что, что»! Живешь со мной уже столько лет, материал подбираешь, сценарии, статьи печатаешь, а все равно — «что да что?». Склероз у него — и никакой мой сценарий ему не поможет. А соперировать его я еще, пожалуй, могу.

— Ну и что?

— «Что, что»?! Что получится, не знаю. Посмотрим!

— Чего ты кричишь, во-первых? А во-вторых, ты так говоришь, будто он уже лег к тебе на стол.

— Я говорю про то, какие возможности у нас с ним есть. Пока есть.

ОБСУЖДЕНИЕ

— Товарищи! Я понимаю, ветераны и инвалиды одной из ведущих отраслей промышленности — наше святое и общее дело. Наша святая обязанность и общая забота — создать для них все условия. И построить им дом надо за городом, где много воздуха, тишина, птички… Одного нашего парка посреди города еще мало для…

— Не надо советов давать. По существу, пожалуйста.

— Я и не даю. Я говорю про больницу. Ведь ее надо полностью реконструировать, на что понадобится минимум два года. За такое время можно и новое типовое здание построить…

— Зачем так долго перестраивать? Быстрее управимся.