Приблизительно в первой половине XVIII века к ним присоединились трубочисты. В обычные дни трубочисты, по большей части дети, трудились от зари до зари, но первого мая им давали выходной. Отмыть сажу, глубоко въевшуюся в кожу, было нелегко, поэтому лица трубочистам выбеливали мукой, а головы покрывали белыми завитыми париками. Трубочисты скакали по улицам, отбивая такт щетками и лопатами, символами своего ремесла. В роли Джека в зеленом тоже традиционно выступал трубочист.
Городские легенды по-своему истолковывали разгул трубочистов, преподнося этот обычай в более сентиментальном свете. Чарльз Диккенс упоминает их в «Очерках Боза»:
«Рассказывали истории об одном мальчике, похищенном в детстве и обученном ремеслу трубочиста. Подвизаясь на этом поприще, он однажды случайно попал в спальню своей матери, куда его послали прочищать камин. Мальчик, потный и обессилевший, вылез из трубы и повалился на кровать, в которой так часто спал ребенком. Там его нашла и узнала мать; с тех пор до конца своей жизни она раз в год, ровно в половине второго, устраивала прием для всех лондонских трубочистов, угощала их ростбифом и плум-пудингом, а сверх того оделяла шестипенсовиками».
Той самой осчастливленной матерью называли миссис Элизабет Монтагью, писательницу и благотворительницу, проживавшую в роскошном особняке Монтагью-Хаус на углу площади Портман-сквер. В легендах есть доля истины, поскольку миссис Монтагью, неравнодушная к судьбам маленьких тружеников, действительно угощала их каждое первое мая. Однако родных детей она никогда не теряла.
Главным атрибутом первого мая является, безусловно, майский шест, или майское дерево. Не нужно напрягать воображение, чтобы разглядеть в нем символ мужской силы и плодородия. Поскольку пуритан не радовала перспектива созерцать нечто настолько фаллическое, в 1644 году майские шесты были запрещены. Запрет сняли после Реставрации.
Первые майские шесты делали из молодых деревьев. Им обрубали нижние ветви, после чего торжественно устанавливали на главной площади, а по окончании празднеств убирали. Критикуя ненавистный ему обычай, пуританин Питер Стаббз описывал, как в некоторых приходах майское дерево ввозили на упряжке из двадцати или даже сорока пар волов, «причем к рогам каждого был привязан благоухающий букетик цветов, и волы тащили этот майский шест (точнее, этого идола смердящего), который тоже был сплошь украшен цветами и травами». Когда ежегодная возня с деревьями всем изрядно надоела, на площадях появились постоянные шесты.
Некоторые из них, например в городке Барвик-ин-Элмет возле Лидса, достигали 24 метров в высоту. Следующее описание майского шеста приводит Томас Гарди в романе «Возвращение на Родину»: «На самом верху были прикреплены крест-накрест два обруча, увитые мелкими цветочками; пониже шел пояс молочно-белого боярышника; еще ниже – пояс из пролесков, потом – из первоцветов, потом – из сирени, потом – из горицвета, потом – из желтых нарциссов и так далее до самого низа».
Сам шест обычно красили в белые и красные полоски, наверху сажали майскую куклу, утопавшую в зелени и разноцветных лентах. За ленты держались танцоры, когда отплясывали вокруг шеста. При должном умении из лент можно было сплести красивый узор.
В майских празднествах, как и в других народных забавах, принимала участие лошадка хобби. По всей Англии насчитывалось несколько типов лошадок хобби, включая и выструганную из дерева лошадиную голову на палке. Эта модель со временем превратилась в популярную детскую игрушку позволяя мальчишкам по всему миру чувствовать себя лихими наездниками. Выражение «кататься на лошадке хобби» приобрело значение «заниматься любимым делом», а потом и вовсе сократилось до понятного всем слова «хобби». Однако именно модель «голова на палке» реже всего встречалась в народных гуляньях. Гораздо чаще использовали деревянный каркас овальной формы, задрапированный тканью. Спереди присоединялась лошадиная голова, сзади – хвост. Актер, изображавший всадника, пролезал через отверстие вверху каркаса, после чего конструкция крепилась ему на плечи ремнями. Таким образом, он нес ее на себе, причем его ноги виднелись из-под ткани, едва прикрывавшей колени. Для пущего правдоподобия по бокам цепляли тряпичные ноги, но это было не обязательно – за достоверностью никто не гнался.
На всю Англию прославился конь Старина Осс из Пэдстоу (Корнуолл). Поутру Старина Осс выбегал из кабака и сразу же начинал безобразничать: с диким ржанием гонялся за девицами и тискал их в углу, накрывая своей парусиновой юбкой. Парусину, натянутую на каркас, с изнаночной стороны натирали графитом, так что женщину, побывавшую в объятиях веселого коня, можно было вычислить по темным пятнам на лице и одежде. Впрочем, жертвы Старины Осса были не в убытке. Тесный контакт сулил незамужним скорую свадьбу, а замужним – рождение ребенка.