Суфийские ордены в исламе

Трудность в понимании и интерпретации суфийских текстов возникает из-за терминологии. Как мы уже отмечали, суфизм был не столько доктриной, сколько деятельностью, своего рода паломничеством вглубь. Суфии не могли утаивать свой опыт, они должны были выражать его вербально. Такую возможность предоставлял им специальный словарь, дополняющий ортодоксальную исламскую терминологию. Так, например, слово илхам, которое обычно переводится как "вдохновение", у суфиев означает нечто вроде личного "откровения" в отличие от вахи — экзотерического, абстрактного, профетического откровения. Таким же образом слово карамат в значении "харизма святых" отличают от слова му'джизат — "чудеса, являемые пророком". Специальный смысл приобретают слова, заимствованные из Корана. Зу-н-Нун на вопрос о значении слова тауба ответил: ""Раскаяние" у невежественной черни означает раскаяние в грехе, а у избранных — раскаяние в небрежении (гафла)"[439]. Однако обороты речи, органически присущие суфийской философии, например, такие ключевые понятия, как марифа, вадж, ма'на и хакика, в Коране не встречаются. Эти слова не представляют затруднений, их можно найти в словаре. Основная сложность состоит в том, что все мистические авторы, описывающие озарения, трансформируют значение слов, которыми они пользуются, дабы подогнать их значение к субъективному эмоциональному смыслу, вкладываемому в эти слова на основании собственного духовного опыта (при этом необходимо учитывать их расстроенное или неразвитое воображение), а не на основании объективной концепции, лежащей в основе каждого отдельного термина. Все это весьма озадачивало западных исследователей суфизма, равно как и сторонников суфийского пантеизма. Ордены, однако, упростили для нас эту проблему. Постепенно в орденах сложился стереотип в употреблении термина, наподобие того как были выделены "стадии" в соответствии с учениями шейхов-руководителей, оформивших систему взглядов и трактику основателя. Следовательно, к гордыне духа нужно еще добавить и самообман как одну из опасностей, подстерегающих дервиша на его жизненном пути, поскольку требовалось, чтобы он автоматически следовал установленной практике и примерам, не соотнося их со своим внутренним опытом. Смысл терминологии, выражавшей отношения между Богом и человеком, свелся теперь к тому, что она стала отражать отношение человека к умершему святому или живому шейху — посреднику между Богом и человеком. Так, слово муракаба (букв. "самонаблюдение", но также и "созерцание", "медитация")[440] постепенно приобретает новые значения, и в конце концов в орденах оно стало означать соучастие в существе того, что созерцается — Бог, Мухаммад, наставник (живой или мертвый).

Поскольку ордены, с одной стороны, осуществляли на практике Путь познания, а с другой — охраняли эзотеричность верований, а для некоторых воплощали также божественную мудрость (хикма илахиййа = теософию), они не имели четко выработанной доктрины. Ихван (членов братства) больше объединял обряд, чем догмат. Догматы необходимо отделять от описаний радений зикра, для того чтобы понять их истинную цель, используя для этого записи изречений, молитв[441] и песнопений шейхов-основателей и теоретиков орденов, а также книги о поведении суфия и правила (адаб или хукук ат-тарик), которые регламентируют как отношения между шейхом и неофитом внутри ордена, так и правила исполнения религиозных обрядов. Особенно ценны в этом отношении жизнеописания руководителей орденов и сборники их изречений (хикам). Можно утверждать, что в орденах знакомство с суфийской доктриной и обучение осуществлялись с помощью подобных высказываний, наставлений и притч. Талантливый суфий, как, например, Джалаладдин Руми, рисует свои словесные картины, притчи и аллегории без заранее обдуманного намерения объяснять, изображая те стороны действительности, которые ему дано постичь, и не теоретизирует о смысле бытия. Широко известное сочинение Ахмада б. Мухаммада ал-'Аббада "Ал-мафахир ал-'аллиййа фи-л-ма'ахир аш-шазилиййа" содержит собрание изречений Абу-л-Хасана 'Али, расположенных под тематическими заголовками и снабженных обширным разделом, посвященным его ахзаб. Однако в труде этом нет и намека на попытку сформулировать доктрину, поскольку таковой в этой тарике не было. Все это идет вразрез с представлениями о гностической цепи, претендующей на то, чтобы передавать и истолковывать эзотерическую доктрину, которая предназначалась только для членов ордена, прошедших полный курс или обряд инициации.