Ее била дрожь, хотя холода она не чувствовала. Женщину трясло так, что она вцепилась немеющими пальцами в ледяные железные перила, окаймлявшие площадку. Темная лестница, от мансарды до подвала, прислушивалась к ее прерывистому, загнанному дыханию. Сердце колотилось так, словно Александра бегом преодолела все этажи, поднявшись от первого до пятого.
«Он мог быть мертв почти с того момента, как ушел от меня!» Ее одолела тошнотворная дурнота. Женщина почувствовала страшную слабость. «Если допустить, что, когда он спускался, его каким-то образом повстречала Рита… зазвала к себе… что-то у них вышло… Почему она бросилась мне на шею? Я еще тогда подумала, как это странно. Извинялась таким образом за свое хамство, за свои жестокие слова? Может быть… Но теперь я могу думать и по-другому. Хорошо сказала Марья Семеновна: “Ты про меня думай всякое, а я про тебя стану!” Никому думать не закажешь. Рита могла его убить. Она его ненавидела. Но сама же сказала, что от него зависит судьба ее дела. Зачем тогда убивать этого адвоката…»
Дверь в мастерскую оставалась открытой. Драгоценное тепло быстро улетучивалось, вытекая в ледяной, насквозь продуваемый сквозняками подъезд. Прежде Александра не допустила бы такого расточительства, но сейчас ею овладело странное равнодушие ко всему, что было важно и значимо раньше. Она не могла думать ни о чем, кроме тела, оставшегося в мастерской на втором этаже.
И равнодушно, будто наблюдая со стороны за какой-то незнакомой и неинтересной ей женщиной, художница обнаружила, что спускается по лестнице, даже не притворив двери, за которой остались две дорогие картины. Она шла тихо, прислушиваясь к каждому шороху на лестнице, и ощущала, как темнота тоже прислушивается к ее бесшумному передвижению.
Даже Марья Семеновна, обладавшая исключительно острым слухом, не услышала, как Александра прокралась мимо мастерской скульптора. На втором этаже художница остановилась возле страшной двери. «Зачем я сюда вернулась? Нужно звонить в полицию. Другого выхода нет. Тело не может там оставаться. И все равно придется давать объяснения. Адвокат приходил ко мне, этому есть свидетель. И Марья Семеновна молчать не станет. Рита исчезла. Если бы я была убийцей, я бы тоже постаралась исчезнуть, наверное. Однако появление Риты вообще выглядит мифом. Гостья, которую видела одна я. Кто мне поверит…»
«Эрика!» Это имя ярко сверкнуло на фоне черных мыслей, и Александра изумилась, отчего оно сразу не пришло ей на память. «Эрика видела Риту и, конечно, не откажется подтвердить это. Рита хотя и очень старалась не показать своего лица, но описать ее Эрика, думаю, сможет. Это мое спасение! Завтра же с утра позвоню ей, попрошу помощи… Только бы она не уехала из города! Да, но это завтра… А прямо сейчас придется звонить в полицию и сдавать им Риту… Господи, неужели я должна это сделать?! Но иначе-то все подозрения падут на меня…»
За окном лестничной клетки внезапно вспыхнул давно бездействовавший фонарь. Женщина содрогнулась, свет застал ее врасплох, ослепил и как будто даже оглушил. Дверь мастерской теперь была ярко освещена, виднелись даже ниточки, выступавшие тут и там из покоробленной клеенки обивки. И Александра заметила то, на что не обратила внимания впотьмах. Дверь была чуть приоткрыта – на толщину вязальной спицы, не более того.
«Марья Семеновна бросила впопыхах. А запереть не заперла. Стало быть, ключа у нее второго нет. Всем на свете не запасешься. Ключ есть только у Риты, и это именно она впустила сюда адвоката. Почему я все сомневаюсь, она ли его убила? Она ненавидела его. Он был ей необходим, но… Тут ключевое слово – был. Может, хорошая новость, которую он ей принес, перевела его в другой статус. Или вышла нелепая случайность. В любом случае, Рита поступила по-свински. Сбежала, подставила меня. И в мастерской моей она не появлялась. У меня расстроены нервы в последнее время, вот и померещилось, будто там кто-то побывал. Как это вообще можно почувствовать? Бредни. Вот то, что за этой дверью, – угроза, самая реальная. Не отвертеться. И вряд ли завтра я смогу выбраться к Валерию, как обещала. Что-то подсказывает мне, что весь день придется потратить, общаясь с полицией. И это в самом благоприятном случае – один день…»