Суглоб

– Как выбросился?

– Как нынче выбрасываются с поездов? Пива захотелось. Не мог дождаться станции.

Некрасиво. Очень некрасиво. Не солидно, знаете. Не понимаю таких людей. Нет, не тех, что выпивают. Выпивают все, только некоторые это делают с душком, мамочка-любочка. Подонки. Любят настучать или оговорить. В особенности лакомятся кровью тех простачков, что пьют доблестно, на миру, как говорится. Так вот простачков я как раз не осуждаю, мало того, в известной степени симпатизирую им. В то же время я не перевариваю людей поспешных. Всем хочется своего часа счастья. Разве мне не хочется или вам? И счастье явится. Еще как явится, мамочка-любочка! не сотрешь, но… в назначенный час. Ни минутой раньше, ни минутой позже.

Не раздумывали над этим? Так это же надобно знать! Все беды человечества от торопыг! Эволюции, революции, геноцид, суицид и прочая белиберда.

А прыгать из вагона прежде времени – это не уважать законов мироздания!

– Разбился?

– Упаси Бог! Зачем же ему разбиваться? Справедливости ради, пьяненький он был, это – точно. Однако пьян, да ловок. Есть такие люди. Победители. Я их победителями называю.

Справедливости ради, все мы в какой-то степени победители. Не согласны со мной?

– Даже не знаю.

– Это оттого, что вы молоды. Но это – пройдет, – смех, гусиное шипение в затылке, – Это довольно скоро пройдет. Оглянуться не успеете.

– Все же как-то странно.

– Ничего странного. Вот вы куда следуете?

– До Суглоба.

– Чего вы там забыли?

– Там у меня родственники.

– Ну, это ваше дело. Так вот, мамочка-любочка… как вас звать?

– Андрей.

– В моей молодости поезда даже ход не замедляли, и все мы, ваши ровесники, прыгали. Да как прыгали! И, заметьте, у каждого из нас когда-то это было впервые. Притом, на моей памяти никто ног, рук не ломал, но, справедливости ради, тогда и воздух другой был, и мысли другие.

Мы буквально все стремились. Тем только и жили. И чрезвычайно радовались притом. Радовались всему. Буквально.

Спроси меня сейчас – как ты провел свою юность? отвечу незамедлительно, в радости. И голодали, и болели, и умирали, но жили в радости. Даже уже мертвыми. Что может быть прекраснее?

А в Суглобе вам делать нечего. Вас там сглазят и заговорят, если вообще вы там кого-то найдете.

А, может быть, час счастья уже миновал? Не исключено.

– Почему вы сказали, что мне не нужно в Суглоб??

– А вам что там делать? Вы же молодой человек. Вам расти и летать надобно, мамочка-любочка. А вы что же? На печь? простите великодушно.

– В каком смысле?

– В самом, что ни на есть прямом. В Суглобе же отродясь бездельники, да недоумки жили. А вы не знали? Про Суглоб легенд не счесть. Если в Суглобе, не приведи Господи, загорелась хата, а хозяин, предположим, отдыхает, он, хозяин этот и пальцем не шевельнет, чтобы огонь остановить. Так и будет лежать, покуда не сгорит вместе с хатой. И не пикнет, ибо лениво ему шуметь-то.

– Насколько мне известно, там народ работящий.

– Где? В Суглобе?! Это вы о подземной фабрике?

– Допустим.

– А кто ее видел эту фабрику-то?

– Да, но…

– Оставьте. Нет никакой фабрики. Вред есть – это да. Это – точно. Потому людей оттуда и не выпускают.

– А что за вред?

– Кто же его знает? Может, хворь, может, яд. Так или иначе, не трижды, четырежды подумайте, мамочка-любочка. Как вас звать-то?

– Андрей Сергеевич. Как Тургенева. Только…

– Точно, как Тургенева. Да вы и похожи на него. Вот немного возмужаете, бакенбарды отпустите. Будете вылитый Тургенев…

Еще один библиофил. Не вызывает сомнений тот факт, что их специально собирали для меня.

– Бакенбарды были у Пушкина.

– Да оставьте же вы, наконец, бедного Пушкина. Убили его уже, и еще раз убили, и еще раз убили, и убивать будут до бесконечности. Я говорю о Тургеневе, неужели не понятно?

– Понятно.

– А вы о ком говорите?

– И я – о Тургеневе.

– Так в чем же проблема?

– Не знаю.

– То-то, что не знаете. «Маскарад» читали?

– Читал, кажется.

– Вот ведь как бывает. И, заметьте – подобные события не редкость.

– Наверное.

– Я вам точно говорю. Просто напросто каждый день такое случается. Если взглянуть, как говорится с высоты Каменного гостя. Грустно все это.

– Согласен.

– Так что вы себя, Андрей Сергеевич, поберегите. Тезка такого человека. Это надобно нести. Согласны со мной?

– Наверное.

– Поберегите себя.

– Да, но…

– Что но?

– В каком смысле?

– В наше время соблазнов много. Вот, вы, наверное, уже о девицах подумываете. А знаете, сколько среди них проституток?

– Да нет же… не то совсем…

– А вы меня не стесняйтесь. Разве я молодым не был? Правда, в наше время их было меньше, но…

– Не то, не то.

– Какой вы теплый, однако? Трудно, трудно вам будет.

– Но…

– Ах, да не слушайте вы меня. Я вам только мешаю. Знаю, да поделать с собой ничего не могу. Наступил, знаете ли, скотский возраст, когда требуха моя желает поучать. А с требухой, сами знаете, справиться очень трудно. Далеко путь держите, мамочка-любочка?

Только после этого вопроса Андрей Сергеевич почувствовал, что вновь обретает себя.