Вспоминаю в этой связи один забавный эпизод. Заведующий этим отделом Бараненков впервые поехал с какой-то делегацией в Париж. Ему очень хотелось побывать в «Фоли-Бержер», о котором он много слышал, но посещение которого фактически запрещалось указанными правилами. Посол сказал ему, что можно сходить туда инкогнито в сопровождении только помощника посла, который хорошо знает Париж. Однако помощник перестарался и купил билеты в первый ряд. По ходу представления полуобнаженная танцовщица спустилась с эстрады и подошла к этому заведующему, предложив сделать несколько танцевальных па. Она взяла его за руку, но тот, ошеломленный происходящим, стал сопротивляться. Она, пожав плечами, пошла к другому зрителю. Эпизод вроде не получил никакой огласки, чем были довольны и посол, и его именитый гость.
Через пару недель в европейском отделе МИД получили пачку очередных французских газет. В одной из них оказался снимок, на котором был изображен этот руководящий работник ЦК с танцовщицей. Правда, там не приводилась его фамилия, а просто было написано, что «иностранец забавно вел себя» в театре.
В МИД сперва решили, что это какая-то провокация, фотомонтаж, чтобы дискредитировать высокопоставленного партийного работника. Стали подумывать, не сделать ли дипломатическое представление французам. Пришлось нашему послу вмешаться и объяснить министру, как все произошло. Дело замяли, и до самого высокого начальства оно не дошло, но сотрудников МИД немало позабавила эта история с нашим высоким «наставником правил поведения за границей».
Летом 1964 года ситуация в Юго-Восточной Азии обострилась. В события, хотя и в разной степени, оказались вовлеченными и США, и Советский Союз.
Президент Джонсон принял вьетнамскую эстафету от Кеннеди. Однако если последний вроде подумывал о выводе своих войск из Вьетнама, то Джонсон, подогреваемый избирательной кампанией и воинствующими консервативными кругами и генералитетом США, все больше и больше втягивался в конфликт, надеясь решить его «с позиции силы». Москва же выражала солидарность с Северным Вьетнамом, который «вел освободительную войну».
Джонсон и Хрущев на первых порах пытались отделить войну во Вьетнаме от сферы советско-американских отношений. Однако с течением времени это становилось делать все труднее и труднее.
В период пребывания Джонсона у власти я неоднократно задавался вопросом, что движет лично Джонсоном в его одержимости продолжать войну во Вьетнаме «до победного конца»?
В самом деле, когда Джонсон неожиданно стал президентом, то он не был связан какими-либо обязательствами в отношении Вьетнама. К тому же вовлеченность США в военную борьбу там была еще относительно ограниченной, и этот вопрос вообще пока не привлекал большого общественного внимания в Америке. Короче, у Джонсона как нового президента была полная возможность не втягивать дальше США в широкие военные операции во Вьетнаме. Вряд ли в стране его за это осудили бы.
Однако, на удивление многих, Джонсон быстро и добровольно взял на себя сомнительную роль защитника Южного Вьетнама. С момента прихода в Белый дом он сразу же заявил своему окружению, что «не намерен терять Вьетнам», хотя до этого интересы США в этой бывшей французской колонии были невелики. Претензии президента на Вьетнам явно были несостоятельны.
В отличие от своих предшественников Трумэна и Эйзенхауэра, которые держали военных на коротком поводке, Джонсон уверовал в их компетентность и все больше прислушивался к их советам, а также советам тех из своего окружения, кто стоял за военное решение вьетнамского вопроса. Именно такой курс стал настойчиво и даже упрямо проводить Джонсон.
Чем же можно объяснить такое поведение Джонсона?
Антикоммунизмом? Уверенностью, что колоссальная военная мощь США позволит легко победить во Вьетнаме? Стремлением показать, что он, как и не любимый им Дж. Кеннеди, обладает характером и может также принять вызов во Вьетнаме, как тот продемонстрировал это на примере Кубы? Эмоциональными качествами его характера и неумением всесторонне продумать все последствия войны во Вьетнаме?
Однозначного ответа тут, видимо, нет. Каждый фактор играл какую-то свою роль. По мере затягивания войны, она все более приобретала для него личностный характер, становилась своего рода испытанием. Кто кого: он или Хо Ши Мин? Он или Мао Цзэдун? Такое мне доводилось слышать из уст самого Джонсона. Война становилась его собственной войной.
Одержимость Джонсона лишь способствовала продолжению бессмысленной вьетнамской авантюры, что в конечном счете стоило ему второго президентства. Но, встав на порочный путь, он так и не мог остановиться.
В начале августа произошел так называемый тонкинский инцидент. По утверждению американского командования, 2 и 4 августа северовьетнамские катера атаковали американские военные корабли в районе Тонкинского залива. В ответ, по указанию Белого дома, была произведена бомбардировка объектов на территории ДРВ.