Сука

Повисла еще одна жуткая пауза, после чего Дамарис, словно извиняясь, произнесла:

– Да, сеньор.

Сеньор Луис Альфредо вздохнул. Затем выразил сожаление по поводу случившегося с работником несчастья, поблагодарил Дамарис за звонок и спросил ее, не может ли она взять на себя заботу о доме.

– Ты же знаешь, как он нам дорог.

– Да, сеньор.

– Я буду посылать тебе жалованье и деньги на текущие расходы.

Дамарис знала, что это неправда, но сделала вид, что верит, и на всё ответила «да». Она не только чувствовала себя в долгу перед супругами Рейес, ее прежде всего воодушевляла идея снова жить на горе, в том месте, которое она считала своим родным домом.

Уговорить Рохелио оказалось нетрудно. На горе им не придется платить аренду, да и хижина для прислуги хоть и не бог весть что, но все же попросторнее, чем их комната в деревне, да и подновить ее можно. На жизнь они будут зарабатывать, как и раньше, он – охотой в горах и рыбалкой в море, а она – в доме сеньоры Росы, которая нуждается в ее услугах больше, чем когда бы то ни было, потому что муж ее, сеньор Хене, прикован теперь к инвалидному креслу.

Единственное, что их не устраивало, так это что на участок супругов Рейес не было проведено электричество. А вот на участке сеньоры Росы, как раз напротив, оно таки было, и она позволила им сделать от трансформаторной будки возле ее дома отводку, и Дамарис с Рохелио смогли провести себе свет. Так что они перенесли наверх свои пожитки: старый телевизор, газовую плитку, которой никогда не пользовались, кровать и простыни, подаренные когда-то тетей Хильмой, и устроились в хижине лучше, чем в какой бы то ни было съемной комнате в деревне.

Работы в усадьбе супругов Рейес было не то чтобы очень много. Для стирки и уборки использовалось то, что они в любом случае покупали для своей хижины, бассейн держали сухим и мыли его только после дождя, сад удобряли всякой органикой, собранной в лесу, а бензин для газонокосилки Рохелио брал, сливая остатки из бензобака рыбацкого судна после каждого выхода в море. Большой дом следовало бы подкрасить, пару растрескавшихся панелей сайдинга заменить, да и дорожки требовали починки, потому как дощатый настил кое-где слегка подгнил, но и без этого все у них выглядело чистеньким – заботливую руку сразу видно. Когда супруги Рейес приедут, жаловаться им будет не на что.

Прислуга в усадьбе Рейесов делала свою работу, пребывая в полной уверенности, что супруги Рейес в любой момент могут вернуться туда, где погиб их сын. Так что прилагались все усилия, чтобы дом, и в особенности комната покойного Николасито, оставались в том же состоянии, как и в день отъезда хозяев. В той мере, естественно, в какой это позволяли климат, сельва, селитра и ход времени.

Большой дом строился, чтобы выдерживать самые неблагоприятные условия. Алюминиевые пластины сайдинга не были подвержены ржавчине, настил полов был изготовлен из прессованного тростника – тончайших древесных плит, в которых не селились ни термиты, ни долгоносики, а для фундамента и поднятого над землей основания дома использовалась цементная смесь повышенного качества. Особой красотой дом не отличался, зато был практичным: места много, мебель из синтетики. Единственным помещением со специально подобранным интерьером была комната покойного Николасито. Кровать и шкаф для нее сеньора Эльвира заказала у лучшего местного столяра, а потом собственными руками раскрасила их в яркие цвета. Шторы и покрывало на постель она привезла из Боготы – комплект с картинками из «Книги джунглей». Ткань немного выцвела, да и дырочки уже кое-где появились, но совсем маленькие, издалека незаметные. В шкафу, переложенные шариками нафталина, по-прежнему лежали вещи Николасито: несколько футболок и пар брюк, двое плавок, пара теннисок и шлепки. Дверь в комнату держали открытой – она подпиралась ракушкой, трофеем, привезенным из Негритоса, куда мальчик однажды ездил с отцом на рыбалку, а игрушки хранились в деревянном сундуке, также расписанном руками сеньоры Эльвиры. Испытание временем выдержали только те, что были из пластмассы или дерева, потому что если хоть где-то попадалась металлическая деталька, такая игрушка оказывалась изъеденной ржавчиной.

И Дамарис пришлось признать, что Рохелио прав. Собачка не должна привыкнуть находиться вместе с ней в хижине или в большом доме, где она проводит большую часть дня, занимаясь уборкой или натирая мастикой полы. Потому что может что-нибудь испортить: ракушку покойного Николасито, его игрушку, тенниску или, упаси Господь, что-нибудь из мебели, выкрашенной руками его мамы.

С тяжелым сердцем, терзаясь чувством вины, Дамарис вынесла щенка из хижины и больше уже не позволяла подниматься за собой ни в один из двух домов, воздвигнутых на сваи: большой дом стоял на столбах из специального цемента, а хижина – из простого дерева. Однако на жизнь под домом, как у других собак, она свою малышку не обрекла. Отвела ей местечко в летней кухне, где и дождь ее не замочит и куда другим псам вход заказан.