- Да… роман мой зашёл в тупик.
- Что так?
- Да вот герой мой… кажется, немного того… влюбился…
- А как же война?
- А что война? Война войной. К тому же война кончилась.
- Значит, всё хорошо. Они будут вместе.
- Вряд ли. Дело в том… Дело в том, что мой герой - далеко не герой. И вообще они разные. У неё дом, работа, друзья… Словом, простая советская жизнь. А он преступник. То есть не то чтобы… Из бывших… Короче говоря, глухой тупик.
- Не расстраивайтесь. Из бывших - это не страшно. Главное, чтоб он человек был хороший. Ведь он хороший?
- Обыкновенный.
- Тогда, возможно, она ответит взаимностью.
Вот такой вот разговор.
……
На следующий день я снова увидел малышку Настю.
Щенок был с ней. На этот раз он послушно вышагивал на верёвке рядышком.
Не до конца понимая, зачем, я пошёл за Настей и почти сразу нагнал её у какой-то задрипанной закусочной.
- Настя! – позвал я, остановившись.
Она обернулась и вопросительно уставилась на меня.
Я шагнул к ней и сказал:
- Ну, здравствуй, Настя.
- Здравствуйте…
С нескрываемым удивлением на чумазом личике Настя глядела на меня и хлопала ресницами.
- Куда идёшь? – спросил я, не зная, что сказать.
- На рынок. Одна тётя обещала ошмётки для Шарика дать.
- Ты сама-то есть хочешь? – Я осмотрелся. – А ну-ка, пойдём!
Я направился в закусочную. Настя, взяв щенка на руки, послушно двинулась за мной. Там было сумрачно и пусто. За высокой грязной стойкой скучала костлявая баба лет пятидесяти.
- С животиной нельзя, - ожила она.
- Вот что, красавица, - попросил я дружелюбно, продемонстрировав самую обаятельную из своих улыбок. – Принеси-ка нам парочку бутербродов и два компота.
Обращение «красавица» явно озадачило тётку. Она постояла в глубоком раздумье, затем, вздохнув, покорно отправилась на кухню или что там у них было.
В помещении было четыре прикрученных к полу высоких круглых столика.
Я принёс деревянный ящик, один из тех, что были выстроены в углу.
- Становись, - говорю, - на ящик, а то до еды не дотянешься. Давай мне щенка.
- Это Шарик, - объяснила она, протягивая мне собаку.
- Да, я знаю.
- Ты всё обо мне знаешь?
- Нет, не всё. Но многое. Где твоя мамка?
- Мама умерла. Зимой ещё. Меня хотели забрать… в этот… в детский дом… А я убежала…
- Почему?
- Там плохо. Мне рассказывали.
- Но ведь там хоть кормят.
- Не знаю, - пожала плечиками Настя. – Одна девочка – её Лена звали – сказала мне, давай убежим. В какую-то область, к её бабушке. Я говорю, ну давай. Мы убежали. А Лену на путях поезд задавил.
Вот так вот просто и обыденно.
Вернулась костлявая. Выставила на стойку два стакана компота и тарелку бутербродов с колбасой.
- Забирайте!
Я пошёл к стойке. Поблагодарил костлявую, не преминул опять ввернуть своё дурацкое «красавица». Красавица же, промолчав, нахмурилась.
Плохо, думаю. Растерял я по тюрьмам своё природное обаяние. Или его никогда у меня не было? Ну и хрен с ним!
- Я знаю, откуда ты всё про меня знаешь, - заявила Настя, когда я вернулся.
- Да?
- Да. Я даже знаю, кто ты. – На еду она даже не взглянула.
Лицо её было напряжённым, глаза ловили мой взгляд.
Какое-то тревожное чувство охватило меня. Даже стало душно. Душе.
Представьте себе, стало душно душе.
- Кто? – спросил я.
- Ты… - голос её дрожал. – Ты мой папа.
О Господи ты Боже!
Широко открытыми глазами смотрела Настя мне в лицо, стараясь понять, правильна ли озарившая её догадка или она ошиблась, приняв желаемое за действительное. Смотрела жадно впившись взглядом в моё лицо! Она ждала ответа, ждала и надеялась…
- Ты мой папа? – повторила она, на этот раз с заметной вопросительной интонацией. – Правда, да?
А глаза не мигая глядели…
У меня было два выхода. Либо обмануть, либо… обмануть её ожидания.
Я неуверенно кивнул.
Она с облегчением прикрыла веки, из-под ресниц выкатилась слеза.
- Папа, да?
- Да, - сказал я очень тихо, - я твой папа.
Настя спрыгнула с ящика и бросилась ко мне. Я присел, она обвила ручками мою шею. Шарик стал повизгивать, словно ощутил драматичность ситуации.
- Здравствуй, папочка! – зашептала она горячо. – Папочка, здравствуй, родненький папочка…
- Здравствуй… дочка!
Сердце моё, множество раз битое ударами судьбы, болезненно сжалось, а босяцкая душа подступила и встала комом в горле.
Господь Всемогущий! Клянусь Тебе всем святым, что было у меня в жизни, грехами своими клянусь себя не пожалеть ради счастья этого маленького ангелочка.
- Мама ждала тебя с войны, ждала-ждала, а ты всё не ехал-не ехал…И я тебя тоже ждала очень-очень, а ты всё не ехал…
- Прости, родная, прости…
- Ты был на войне?
- Да…
- А потом ты долго лежал в госпитале?
- Да…
- Папочка мой…
Настя плакала и всё говорила что-то, говорила, глотая слова… Я и сам находился на грани слёз. А может, и плакал, не знаю… А сердце выбивалось из груди, а с другой стороны в грудь бешенно стучало её трепетное сердце…
Что же я наделал? Имею ли я право?!
Без дома, без семьи, без денег и профессии, я взвалил на себя тяжёлый, а скорее всего, совершенно неподъёмный крест.
……………
Уложив выкупанную, сытую и блаженно-счастливую Настю спать, мы с Татьяной сели пить чай.