Сука-любовь

Вообще-то, «ожидание» — это не совсем подходящее слово. Вик сидел в гостиной лицом к окну, из которого ему открывался вид на ее балкон, но на самом деле он не ожидал ее появления, он просто отмечал время, тупо уставившись на блеклые стены квартир напротив, и единственной вещью, способной отделить одно мгновение от другого и доказать, что время движется, было появление пожилой женщины.

Без четверти семь начало темнеть. «Не выйдет, — понял он наконец. — Ушла: как и все женщины в моей жизни». Он подумал о том, чтобы встать, но тут же задался мыслью, куда он пойдет, когда встанет. «Нет причины идти в кухню, — подумал Вик, — там все равно нет еды». К тому же он не был голоден, в последнее время ему вообще не хотелось есть. Со сном дела у него обстояли так же, как и с едой: у Вика не было сна, да и не очень-то хотелось. Вика мучили кошмары. В последний раз ему приснилось, что он один посреди моря и умирает от жажды, Вик плакал и пытался пить свои собственные слезы, но они были такие же соленые, как и морская вода.

Телевизор смотреть не хотелось. Скоро должны были начаться новости, но он никогда особо не интересовался тем, что творится в мире, а теперь и подавно. Мыться Вик перестал — ему не для кого было содержать себя в чистоте. Пару недель назад — или это было накануне? — он принимал ванну и пытался читать, лежа в ней, книгу, но книга упала в воду; теперь, когда он видел ее, прилипшую к кафельному полу, разбухшую, он острее ощущал всю непоправимость свалившегося на него несчастья. Единственным местом, которое, вероятно, стоило бы посетить, был туалет, но, с другой стороны, можно было остаться на месте и сходить под себя. «Может быть, — думал Вик, — если я не буду есть и пить, то вскоре мне и туалет не понадобится, и я смогу сидеть здесь вечно».

Каким бы очевидным ни был диагноз, Вик не знал, что у него депрессия. Он понимал, конечно, что ему грустно, и он все так же часто плакал об Эмме, а в соседнем купе своих эмоций скучал по Тэсс, но он был настолько ленив, что главный признак депрессии (о котором люди, никогда ее не испытывавшие, даже не подозревают) — нежелание двигаться — не сильно отличался от его привычки бездельничать. Депрессия, именно это: ощущение подавленности или, другими словами, печали, уныния, разбитости, тяжести на душе, в буквальном смысле — все это в равной степени точно передавало состояние Вика: он ощущал, что атмосферный столб давил на него сильнее, чем он должен был давить, или, как ему казалось, словно он был глубоко-глубоко под водой.

Был уже поздний вечер, хотя Вик мог сказать, что прошло всего лишь пять минут, когда он заметил, что он переодел брюки. Как только он осознал это, он также понял и то, что не может вспомнить, как давно он ходит в одной и той же одежде, но это было совсем не удивительно, потому что он перестал раздеваться, ложась спать. Но он точно знал, что накануне он был одет в черные джинсы, а теперь на нем были синие.

Вик не помнил, как снимал черные джинсы, но подозревал, что мог сбросить их утром, когда ходил в туалет, или, что было более вероятным, они сами соскользнули с его ног и упали бесформенной кучей возле унитаза. Потом, вероятно, он какое-то время слонялся в трусах и носках, пока не заметил, что у него голые нога.

Осознание того, что на нем новые джинсы, подстегнуло Вика к дальнейшим действиям. Малым действиям, по стандартам обычного человека — и даже по меркам Вика — но, учитывая, что он, буквально, не пошевелился за целый день, это был титанический труд. Он засунул руки в карманы. Джинсовая ткань, когда ладонь медленно по ней скользнула, казалась проклеенной, а входы в карманы были такими тугими, что Вик сначала подумал, что они зашиты. Внутри его руки, зажатые в матерчатых тисках, почувствовали себя в западне, и Вик немного запаниковал, подумав, что никогда не сможет вынуть их оттуда. В правом кармане лежало что-то холодное и твердое. Какое-то время он ощупывал этот предмет, заинтересовавшись ощущениями: его пальцы давно уже не имели контакта ни с чем, кроме воздуха. Затем, продвинув внутрь руку на расстояние не больше того, на какое мелкое летающее насекомое смогло бы сдвинуть булыжник, он ощутил заинтересованность — чувство, которое не испытывал уже давно. Он недоумевал, что бы это могло быть.

Вик рывком просунул руку глубже в карман и охватил пальцами твердый холодный предмет с тонким зубчатым краем. Вик понял, что это такое, но сомневался, стоит ли вытаскивать или не стоит. Лишь одно он знал точно: впервые за несколько месяцев что-то, что он сделал — засунул руку в карман, — оказалось, пусть даже и случайно, результативным, ведущим хоть к чему-то, и поэтому он чувствовал, что ему нужно пройти этот путь до конца. И Вик вытащил этот предмет на тусклый свет, проникавший сквозь незашторенное окно из окон напротив, потом он поднялся, взял с пола свою кожаную куртку и вышел, держа перед собой, как стрелу, ключ от квартиры над «Рок-стоп».