Сухарева башня

Утром 4 февраля помощник агента угрозыска Иван Опалин шаркающей походкой смертельно уставшего человека вошел в коммуналку, в которой жил. Соседка, попавшаяся ему в коридоре, со страхом поглядела на его разбитую губу и фингал под глазом, но от вопросов воздержалась, а Опалин прошел прямиком в ванную. Там он долго мыл лицо и руки, а когда посмотрел на себя в зеркало, оттуда поглядел кто-то незнакомый и недобрый, с напряженным взглядом исподлобья. И у Ивана возникло ощущение, словно он разом постарел на десяток лет.

Для его неполных двадцати это была нешуточная ноша. Еле волоча ноги, он прошел в свою комнату, избавился от верхней одежды и стал стаскивать сапоги. Они снимались с трудом, и у Опалина в какой-то момент сдали нервы. Ему неудержимо захотелось швырнуть сапоги в стену, вскочить с места, что-нибудь сокрушить. Удержало его только соображение, что комната была не вполне его – Опалина пустил к себе жить коллега, с которым он крепко подружился на работе. Человек этот болел туберкулезом и находился сейчас в больнице, где вчера Иван его навещал. Из больницы он поехал в Одинокий переулок, а что произошло дальше, читателю уже известно.

Опалин лег, повернувшись лицом к стене. Он не спал всю ночь, но сейчас сон не шел к нему. Стоило ему закрыть глаза, и он снова видел туман, умирающего Шмидта, слышал скрежет трамвайных тормозов, отчаянный крик вагоновожатой и вслед за этим вспоминал, как выбежал вчера из домика в Одиноком переулке, чтобы найти телефон и вызвать муровцев. На шоссе Опалин с трудом остановил грузовик, размахивая своим удостоверением, и добился того, чтобы шофер довез его до 35-го отделения милиции. Оттуда Иван позвонил в Московский уголовный розыск, сокращенно МУР, и доложил о случившемся.

Первые агенты появились на месте уже после полуночи, затем машина угрозыска доставила экспертов, которых пришлось вытащить из постели. С ними приехал Келлер – крупный белокурый немец с квадратным лицом, друживший со Шмидтом, а также Карп Логинов, которого обычно называли Петровичем, потому что свое имя он не любил. Последний стал задавать Опалину вопросы, и Иван объяснил, почему он опоздал сменить Усова. Петрович выслушал его, как казалось, без особого интереса, и стал допытываться, что именно Шмидт успел сказать ему перед смертью.

– Он говорил что-то вроде: мути или муть, – бормотал Опалин, хмуря лоб. Келлер, который блуждал поблизости, меряя гостиную гигантскими шагами и свирепо зажав во рту папиросу, круто повернулся к нему.

– Муттер?

– Да, кажется, так, – подтвердил обрадованный Иван, – а что это значит?

– Мама, – мрачно ответил гигант. – Он маму звал. Что еще он говорил?

Опалин напряг память.

– Шербет, кажется, – сказал он неуверенно. – Не совсем, но что-то похожее.

– Их штербе? – сверкнул на него глазами Келлер.

– Вроде да, а это что значит?

– «Я умираю», – перевел Петрович, бросив на Келлера предостерегающий взгляд. Но Бруно Келлер не принадлежал к числу тех людей, на которых можно воздействовать таким образом. В прошлом он воевал, потом сражался с бандами на окраинах бывшей империи, имея в своем распоряжении только устаревшее оружие, в то время как у банд были пулеметы и сообщники в каждом селе. В лице Келлера московский угрозыск приобрел ценного и опытного сотрудника. Он считался хорошим товарищем и был уравновешенным, как истый немец, но если выходил из себя, коллеги предпочитали не показываться лишний раз ему на глаза.

– Я никогда не слышал, чтобы он говорил по-немецки, – пробормотал Иван. – Он же всегда по-русски говорил, и вообще…

– Перед смертью человек часто возвращается к своему родному языку, – сказал Петрович спокойно. – Он еще что-нибудь сказал?

В гостиную, по привычке наклонив голову, хотя дверной проем позволял пройти свободно, вошел высокий и худой агент по фамилии Назаров. В пальцах он держал что-то вроде визитной карточки.

– Лежала возле стола, – пояснил он, передав карточку Петровичу. На ней кудрявым, вычурным почерком было написано:

«Работникам угрозыска

на память

от Лариона Стрелка».

«Это, значит, я скатерть дернул, чтобы Шмидта перевязать, и карточка упала на пол, – мелькнуло в голове у Опалина. – А я ее даже не заметил…»

Келлер бросил взгляд на карточку, и его массивная нижняя челюсть дернулась. Он грязно выругался – сначала по-русски, а потом по-немецки.

– Ларион в своем репертуаре, – вздохнул Петрович, возвращая карточку Назарову. – Приобщи к уликам, Валя.

Агент удалился. Половицы под его сапогами пели на разные голоса.

– Мне все-таки интересно, – продолжал Логинов, поворачиваясь к Опалину, – как они это провернули? Ты заметил, что ребята даже не успели оружие достать?

Иван кивнул.

– Странно, очень странно, – продолжал Петрович, потирая подбородок. – Все-таки Рязанов – настоящий профессионал… был профессионалом, – быстро поправился он, морщась. – Шмидт тоже. Астахов… ну, любил поспать человек, но сон у него был чуткий. Усов – молодой парень, но тоже не в одной засаде сидел.