Сухие бессмертники. Боевик

Женщина эта не распознала сакральное значение жемчужного свечения в ее слишком наэлектризованном воображении, но это уже не имело значения. Сигнал был. Сигнал был благоприятный. Это уже был, какой никакой, а выход из тупика отчаяния. Если решиться пойти на этот запредельный жемчужный свет, она сохранит навечно свое человеческое достоинство.

Едва решение было принято, Полина почувствовала, что между нею и людьми пролегла черта отчуждения. Она добровольно ушла от людей, хотя шаг ее никто не одобрит. Она почувствовала себя преступником. Уже осужденным преступником, заслушивающим пространный приговор. Преступником готовящем про себя для суда свое последнее слово. Это не будет слово оправдания. Ей не в чем оправдываться.

Так закончилась самая тяжкая полоса ее жизни, полоса неопределенности, полоса телепатия между жизнью и смертью.

В тот же вечер, несколько успокоившись после принятия решения о самоуничтожении, Полина почувствовала, что вновь ощущает свое отощавшее тело. К ней возвращались реальные ощущения времени, пространства и бытия. Но каким же противоестественно тяжелым было теперь ее костлявое тело. Навалилась на грудь нечеловеческая, какая-то лошадиная усталость. Верный признак, что, впервые за три недели, она заснет без страха снова, в сотый раз, увидеть на обратной стороне век фильм о своем несчастье.

Смонтированный из обрывков вспоминаний, этот садистский фильм, тем не менее, был полон живописных подробностей. Пикантных даже подробностей. Подробности эти подтверждали, что произошедшее несчастье тоже есть неотъемлемая часть жизни человека. Только в часть эту мрачную жизни старая дева была слишком долго не посвящена.

"Вот и высплюсь пред смертью". – Удовлетворенно зевнула Полина, по привычке взбивая перед сном пуховую подушку.

На этой подушке так сладко спалось. Мама готовила ее в приданное дочери к свадьбе, которую ждала до своего последнего часа. Неудивительно, что подушка так долго сохраняла материнское тепло.

Полина натянула одеяло на голову.

"Решение о способе самоубийства можно принять и утром. На свежую голову". – Горестно запланировала Полина.

И спугнула сон.

В голову полезли мысли о том, как воспримут ее смерть на работе. Постыдную смерть. Ой, и зажужжат девки в институтской курилке. Вслух не скажут, а про себя дурой назовут. Наверняка. Придут ли коллеги на похороны, тоже под вопросом. Хотя бы цветы послали.

Умирать в качестве протеста против мерзостей жизни Каравайникова просто боялась. Как представит свое бездыханное тело, как вообразит себе, что оно валяется на земле неопрятное, никому не нужное, сплошная для всех обуза, так и заколотится сердце в протесте.

Разумеется, проще и справедливее было предать смерти насильника. Но это нужно уметь, и хорошо уметь, чтобы он сам с тобой не расправился во второй раз. Окончательно… Она не прочь была прочитать какое-нибудь пособие по умерщвлению негодяев. Можно, можно было поучиться профессиональному ремеслу убийства. Но где как достать такое пособие. А если и достанешь, – так потренироваться нужно, а на ком? Да это такая бодяга… Люди всю жизнь посвящают этому ремеслу, потому у них и получается. А женщина-любительница, – нет, нет, это блажь…

Мать честная! Стыдобища-то какая. Страшно подумать, сколько хлопот обрушится на голову сестры Варвары. За рытье могилы жуть сколько сдерут землекопы. Да еще гроб, да венки. Еще оркестр. Без оркестра похоронить родную сестру Варваре престиж не позволит. Да, оркестр обязательно будет. Живые цветы Варвара обеспечит. Неужели и для меня, "неправильного" покойника будут играть, как и для всех "нормальных" жмуриков? "Умер наш дядя и жалко нам его?" По полному погребальному чину будут хоронить, пожалуй. На меньшее Варвара не согласится. Не так воспитана. Она может быть неважной сестрой, но приличия и для нее – дело святое. Вот и хорошо. Вот и прекрасно".

" Ой, ли… Хорошо ли? Прекрасно ли? Я такую подлянку подложу Варваре… А вдруг Варвара разозлится и пойдет на поводу у ханжей? Она может психануть! Может! Все из-за тех же приличий. Ведь самоубийца бросает тень и на своих родственников! Разобидится Варвара, прямо из морга заберет позорное тело, домой не повезет. Ох, господи, пресвятая мать Орина… Искромсанную патологоанатомом, бросит меня в не строганый гроб… Ни цветочка не положит, ни слезинки не уронит… И зароют меня как безымянного бомжа на самом дальнем краю кладбища. Рядом со свалкой кладбищенского мусора".

У Полины предательски зачесался нос. Она поежилась, едва не захлюпала от жалостливой истомы к себе, бедняжке горемычной, всеми презираемой.

" Ну, да, там, на краю такая вонючая болотина. Б-р-р… Пиявки, лягушки, такие скользкие… Пожалуй, так и будет. В болоте закопают меня… А про крест православный и говорить нечего… Жуть смертная, да и только. Ни памятника надгробного, ни оградки. Будут пастись на безымянной могилке облезлые козы, твари бодучие, такие милые дьявольскому сердцу. Никто и не вспомнит обо мне, несчастной. Бр-р-р!"