Вера лежала в кровати, но не могла уснуть: вскакивала все время и будила Надю, спавшую в ее комнате, прислушивалась к звукам в доме и потом подбегала к открытому окну и вдыхала воздух, очарованная неожиданно теплой московской ночью и своим новым другом, а самое главное, жизнью. Она не могла думать о чем-то одном. Ее мысли были не так важны, как ее состояние. Вера была счастлива, и она была уверена, что только счастье ожидает ее впереди и все люди в этом мире всегда будут любить ее потому, что она их тоже любит. Вера не думала о будущем, о Ларионове, о цепи вероятностей впереди. Она была в восторженном состоянии, ощущая энергию в каждой клетке своего тела. И надо было что-то делать с этой силой.
Вера взяла листок бумаги и принялась быстро писать.
– Вера, что же это такое? – стонала сонная Надя. – Отчего ты все время вертишься и не спишь?
Вера забралась на кровать с листом бумаги и прошептала, стоя в длинной ночной сорочке с всклокоченными волосами.
– Ты не злись, Надя. Что же спать?! Я слышала, что во сне проходит полжизни человека. А ты послушай вот что!
– Вера, Женя знает, что ты его любишь? Ты должна ему это отдать, – промычала Надя.
Вера упала лицом в подушку, и Надя не могла понять, смеется Вера или плачет. Она перелезла к ней в постель, окончательно проснувшись.
– Вера, ради Бога, что ты? Ты хохочешь?.. Нет – плачешь!
Надя подняла лицо Веры: из глаз ее лились ручьем слезы.
– Как можно, Вера?! Разве ты сомневаешься в чувствах Женьки? Что же ты плачешь? Какая глупость, Верочка!
Вера слабо улыбалась сквозь слезы, обнимая лицо Нади ладонями.
– Надя, ты ничего не понимаешь. Я плачу от счастья.
– А он знает? – спросила озабоченно Надя.
Вера медленно закивала, глядя сквозь Надю. Слезы теперь уже прекратились, и на лице ее был покой человека, уверенного в своем будущем и предназначении на земле, и тайно мерцала тихая радость от знания, которое она уже теперь носила в себе.
Ларионов тоже не спал. Он смотрел на Алешу, что-то усердно писавшего, и прислушивался к шорохам в комнате Веры и Нади за стеной. Ларионов лежал на спине, и лицо его менялось. То было оно озадаченным, то улыбалось, то мрачнело, то изображало детское блаженство. Алеша повернулся к Ларионову.
– Гриша, я спать тебе мешаю.
– И не думай, мне не заснуть, – промолвил Ларионов, а потом спохватился.
– А что? – спросил, улыбаясь, Алеша. – Из-за Верочки?
Ларионов вздрогнул и снова почувствовал, как сердце ухнуло вниз и заколотилось.
– О чем ты? – спросил он, тяжело дыша.
Алеша повернулся к нему.
– Вера заболтала тебя, затаскала по городу, голова, наверное, кругом идет.
Ларионов перевел дух.
– Может, и так, – вымолвил он. – Пора спать.
Алеша погасил свет и улегся на кушетку напротив кровати, где лежал Ларионов. Он отдал Ларионову свою кровать и ни за что не хотел меняться.
– И как, понравилась она тебе? – вкрадчиво и ласково спросил Алеша спустя несколько минут.
– Кто?! – вздрогнул Ларионов, как от удара двухсот двадцати вольт в грудь.
– Как кто? – повернулся к нему Алеша и расплылся в улыбке. – Москва-а…
Ларионов молчал какое-то время.
– Лучше не могло и мечтаться, – сказал он тихо и счастливо.
В ту ночь не спала и Степанида. Она объелась шоколада и не могла заснуть. Думала Степанида о сладостях, которые любила больше всего на свете, представляя, что если бы все было сделано из шоколада, она была бы абсолютно довольна жизнью.
Глава 4
Утром Алина Аркадьевна и Степанида принялись будить всех заранее. Завтрак уже был готов. Решено было ехать в десять утра. Ларионова в комнате не было. Степанида нашла записку у изголовья Алеши, где Ларионов черкнул, что вернется к десяти.
Сонные девушки бродили по квартире. Вера, бодрая и готовая уже ехать, торопливо завтракала и все время смотрела на часы.