Суховей. Воспоминания генетика

Я пришла на кафедру, отдала машинистке первые страницы рукописи и таблицы, показала рукопись Завадскому и пошла домой составить список цитированной литературы по тем страницам рукописи, которые со мной. Прихожу домой — рукописи в портфеле нет. Забыла на кафедре. Звоню дежурной — аспирантке Болотовой-Хахиной. Телефон не работает. Чем свет назавтра отправляюсь на кафедру. Рукописи нигде нет. В присутствии машинистки Болотова-Хахина говорит мне: «Может быть, и не было рукописи?» «Это вопрос чести, — говорю я ей, — только не моей, а вашей». Заседание редакционной комиссии через три дня. Я вернулась домой, села за письменный стол и по памяти, часов за четырнадцать, восстановила весь текст. Еще и добавила. И машинистка не подкачала. Были во вражьем стане и те, кто сочувствовал мне. За пятнадцать минут до начала заседания редакционной комиссии, — Полянский председатель, его кафедра над нами на третьем этаже, — я склеивала таблицы только что отпечатанной статьи и вносила последние исправления машинописи. В последнюю минуту все готово. Я несусь наверх. Успела.

Вечное перо мое марки «Ленинград» я оставила на столе, где клеила и исправляла рукопись. Возвращаюсь через пятнадцать минут. Ручки нет. Режиссура предельно ясна. Сейчас я скажу: «Где моя ручка?» Антонина Павловна — аналог Софочки, но уж совсем неграмотная, скажет: «Вы сами все теряете, а потом людей обвиняете». Я никого никогда не обвиняла, когда искала то, что они издевательски тащили: записную книжку, оставленную у телефона, пустой кошелек… Слова о чести были единственным моим упреком. Но я и не собиралась быть актером в их пьесе. Констатировав отсутствие ручки, я не проронила ни звука.

Прошло много времени, год, полтора, не помню. Я вошла в комнату, где не состоялась официальная сцена их пьесы. Антонина Павловна сидела перед выдвинутым ящиком стола в глубокой задумчивости и держала в руках вечное перо марки «Ленинград». Она созерцала ручку, а потом перевела взгляд, невидящий взгляд на меня. И я, глядя на нее невидящим взглядом, сказала, указав рукой на то место на столе, где лежала когда-то пропавшая ручка: «Вот здесь я оставила пятнадцатого мая в двенадцать пятьдесят девять точно такую ручку». Она, нисколько не оживляясь, протянула мне ручку и почти беззвучно сказала: «Не я взяла ее». Больше мы не проронили ни слова.

Нет, она не взяла ручку. Кто-то взял ее и сказал ей — спрячьте. Она спрятала. Для полноты картины скажу, что Антонина Павловна — персона значительная. Каждому вновь прибывшему она с гордостью объявляет, что ее брат работает в Большом доме следователем, а Большой дом — это ленинградская Лубянка. В непобедимой когорте моих преследователей она — незаменимый член.

Я знаю, кто взял ручку и кто уничтожил рукопись.

Одна из бесчисленных лаборанток кафедры дарвинизма, оставшихся Завадскому в наследство от Презента, предложила мне вступить в черную кассу кафедры. Я было подумала, что это касса взаимопомощи, где можно занять недостающие до получки пять рублей. Оказалось — касса недаром носит название черной. Сотрудники кафедры играли в азартную игру. Они вносили деньги, а затем бросали жребий, кому достанется вся касса. Странно, что мне предложили участвовать, зная, что я откажусь. Деньги хранились у Болотовой-Хахиной, по ее словам, на кафедре. Перед самым розыгрышем деньги исчезли. Хахина вызвала следователя. Он должен был выяснить обстоятельства кражи. Она назвала всех, кто по вечерам работал в лаборатории. Я каждую ночь сдавала ключи от лаборатории в проходной университета и расписывалась в книге. Меня она не назвала. Я до сих пор помню и никогда не забуду номера линий мух, которые они уничтожили, погибшие опыты из-за испорченного корма, фальсифицированные ведомости проведения занятий, ложные доносы. Все с милостивого благословения Завадского. Пусть страдает престиж кафедры, лишь бы сделать мне гадость. А кафедра висела на волоске. Ни один студент не желал попасть под руководство Завадского, Ходькова или Горобца.

Ректор согласился не закрывать кафедру по моей настоятельной просьбе. Когда я уехала в Новосибирск, кафедра прекратила свое существование.

Часть II

Модель мужа