Суховей. Воспоминания генетика

Старший прогневил Немезиду, попав в плен к немцам, младший не уберег казенного имущества. Военную базу, которой он заведовал, обворовали. Муж Марии Николаевны погиб при обстреле немцами Дороги жизни — пути, по которому везли из осажденного города полумертвых жителей. Оба сына Марии Николаевны — рабочие. Младший готовился стать инженером. Я писала от лица Марии Николаевны петиции в защиту обоих, прося помиловать, учитывая революционные заслуги их отца. Его партийный билет хранился в Музее Революции. Сам он давно раскусил смысл словосочетания «диктатура пролетариата» и, не делая демонстраций, потихоньку вышел из партии. Младшему мы посылали книжки. К старшему Мария Николаевна уехала в Красноярск. У нас ее заменила, по соглашению с тетей Нюшей, тетя Саша. Богомольная тетя Саша замужем никогда не была и напоминала мне няню, только суровости было в ней поменьше.

Тетя Саша обожала Машу, а Маша уродилась в Сима. «Мою Маньку хоть разними», — говорила про нее тетя Саша, моя Машу в бане.

Я ловила мух, выводила агромизид из куколок и изучала растения.

Раз уж моя задача — познакомиться с флорой Валдайской возвышенности, чтобы по мухе узнавать растения, а по растению муху, дай, думаю, выясню вопрос, который занимал меня, когда я писала введение в докторскую диссертацию, — взаимоотношение видов одного рода в сообществе. Если виды вытесняют друг друга в непримиримой борьбе за источники существования, за пространство, тогда старые сообщества отличаются от молодых. Каждый род в молодом сообществе окажется представленным несколькими видами, а в старом — только одним. Если разделить число родов на число видов, получится дробь. Старые русские лесоводы пользовались этим отношением для характеристики леса и называли его родовым коэффициентом. По мере старения сообщества значение дроби возрастает. Число видов уменьшается, пока не достигнет числа родов. Значение родового коэффициента устремлено к единице.

Луг на пологом склоне рядом с избой, где мы жили в Яжелбицах, издавна не распахивался. Богатейшая растительность покрывала землю. Для сравнения с лугом-патриархом я приметила молодые сообщества. Изучать их я решила в будущем, 1951 году.

Не менее ста видов трав заселяло пышный луг. Обладая родовым коэффициентом старого сложившегося биоценоза и уменьем быстро определить по определителю виды, я рассчитывала на будущий год с легкостью завершить работу. Я резвилась над бездной.

Былое не утратилось в настоящем

Все, что в благодарность за стрептоцидовую мазь напророчила мне цыганка, сбылось. 24 декабря 1950 года умер отец. Семья моя развалилась. Жить не на что. Я обратилась к директору Зоологического института Евгению Никаноровичу Павловскому с просьбой зачислить меня. Я прилежно работала над коллекцией мух Зоологического музея. Я охотно бы водила экскурсии по музею. «Вы такая знаменитая женщина, — сказал мне Евгений Никанорович, — а я старый больной человек. Я не могу вас взять». «Как поздно пришла эта слава», — сказала я. Может быть, Штакельбергу и удалось бы отстоять меня. Он тяжело болел. Когда дошла до него весть о смерти моего отца, с ним случился инфаркт. А когда отец лежал в открытом гробу в Петровском зале Академии наук СССР, на его сердце пылали огненные цикламены — дар одной из поклонниц Льва Семеновича — мачеха неизменно называла их обожалками. Похоронили отца на Волковом кладбище, на Литераторских мостках, неподалеку от могилы Тургенева, рядом с могилой Миклухо-Маклая.

Я впала в бесчувственность. Меня покинуло не сознание, а способность чувствовать что-либо. Я не спала, но нисколько не страдала от этого, я могла есть, но ни голода, ни сытости, ни малейшего желания есть и спать не испытывала; я не чувствовала ни жары, ни холода. Я забросила и мух, и ботанику. Скамеечка, на которой я сидела у ног Бога, исчезла.

Единственно, что могло вернуть меня к жизни, — это приобщение к жизни, к былой жизни, моего отца. Его архив был в распоряжении мачехи, значит, не существовал для меня. Мачеха передала архив отца в распоряжение Академии наук. Все следы существования первой семьи изъяты. Она не плохой человек. Ревность и чудовищная скупость — ее пороки — поломки механизма, который, за вычетом ошибок конструкции, вполне добропорядочный.

Сим недаром сочувственно говорил о ней. Моя любовь к ней слепа. Нет, не так. Я не была ослеплена любовью. Любовь и оценка не имели между собой ничего общего. Ангел небесный Симочка настроен куда более реалистично. Его равнодушие к жизни делало его бесстрастным и мудрым. Не сотвори себе кумира — он не нуждался в заповеди. Сотворить кумира не в его отрешенном от жизни характере. Мачеха не уничтожала следы былой любви моего отца. Она схоронила их для потомства.

Свидетельство о моем крещении, мои письма и адреса, которые я с детства преподносила отцу ко дню рождения, разрисованные и выписанные со всей тщательностью, она вернула мне в виде великой милости, оказанной мне ею.