Сухово-Кобылин

Недавно блистательно была сыграна в Ярославле Свадьба Кречинского, всем участвующим выданы были деньги, один я остался обобранным и воротился домой, чтобы считать исчезнувшие годы и исчезнувшее состояние. Мне предлагают просить пенсию. Просить?!!! Я могу только требовать».

В августе 1955 года, за три года до смерти, М. М. Зощенко написал в секретариат Ленинградского отделения Союза писателей заявление: «Мне исполнилось 60 лет. Плохое здоровье и неудовлетворительные материальные обстоятельства понуждают меня просить о пенсии… Прошу Вашего ходатайства о предоставлении мне какой-либо пенсии».

По свидетельству А. М. Рембелинского, Сухово-Кобылин «в начале царствования Александра III-го…за своего Кречинского, уже прошедшего более 200 раз, по особому ходатайству, получил из кабинета его величества единовременно пять тысяч рублей. Вот и все!»

Михаил Михайлович Зощенко получил «какую-либо» пенсию единственный раз — за две недели до смерти.

Круг замкнулся.

Оба они, затравленные, по сути дела, своими же персонажами, получили от государства «единовременную» оценку своего труда.

Зощенко умер в замкнутости, бедности, непризнании.

Начиналась «жизнь после жизни»…

Ничего нового здесь не скажешь.

Разве что припомнишь вечное: «Горе народам, которые побивают камнями своих пророков…»

«Я СТОЮ НА МОСТУ…» (Вместо послесловия)

«Практический вопрос был разрушение чиновничества, и выдвинут на первый план гениальной силой Гоголя, — писал в „Статье о литературе“ Н. П. Огарев. — Форма, в которой работал Гоголь, была широка и наиболее доступна и действовала сильнее; не говоря уже об огромности таланта, смех являлся самым мощным и каждому понятным деятелем. Гоголь создал целую школу последователей, даже проник в обыденный язык общества. Сохраняя форму учителя, последователи разобрали предметы, каждый по своему вкусу, но все более и более расширяя задачу и подтачивая не одно чиновничество, а все возле него и в ладу с ним отживающее, но не отжившее.

И вот между тем как литература грызла правительственно-общественную сеть по всем углам, высшее правительство натягивало ее все больше и больше, и жить становилось все душнее и душнее. Невольно чувствуется, что этот мир так натянут, что он дальше в этом складе жить не может; а еще сил и жизни много, следственно этот склад должен разрушиться и дать место иному, новому складу. Тридцать лет, после проигранного сражения 14 декабря, растет гнет власти и растет вопль отчаяния.

Еще и теперь покачнувшаяся власть стоит грозным призраком и поддерживает в обществе вредное сознание собственного бессилия, в то время как взаправду — бессильна только сама власть».

Думаю, Александр Васильевич Сухово-Кобылин разделял мнение своего друга юности. Об этом свидетельствуют все его творчество, все его теоретические построения. Но вряд ли вспомнил Николай Платонович, когда писал об учениках Гоголя, былого своего товарища. А ведь Сухово-Кобылин «расширил дорогу», проложенную своим великим предшественником. Поэтому по ней могли одновременно идти Эрдман, Булгаков, Маяковский, Зощенко. И это дает нам право назвать его, Александра Сухово-Кобылина, создателем совершенно особой школы в рамках гоголевского направления — школы трагической буффонады.

Мотивы оборотничества, игры в смерть и постоянной игры с жизнью.

Не знающая промахов в своих ударах язвительная сила.

Мрачнейшие шутки Судьбы.

Хам, торжественно въезжающий на «кляче-России» на исторические подмостки, чтобы всех и вся потребовать к ответу. За что? За слабые попытки сохранить хоть какое-то подобие достоинства, духовной самостоятельности, культуры…

Это — круг проблем, вошедших в литературу с пьесами Сухово-Кобылина. Не просто введенных им в литературный обиход, но увековеченных, потому что к ним будут возвращаться снова и снова — те, кого мы теперь называем его последователями.

В разные периоды истории и не в одной лишь России к этому кругу проблем будет вновь и вновь возвращать сама жизнь. Мало того. Этот круг проблем невероятно расширится, став основой одного из самых популярных театральных явлений XX века — театра абсурда. Вряд ли его основатели, Э. Ионеско, С. Мрожек, С. Беккет, были знакомы с творчеством Сухово-Кобылина настолько хорошо, чтобы понять, где их собственные истоки — они, скорее, назвали бы в числе своих предшественников А. П. Чехова. И тогда невольно вспомнится рассуждение Сухово-Кобылина о «парах», и, в частности, именно эта «пара», одна из составляющих которой по-прежнему остается в тени.

Какая жестокая несправедливость!..

Вот, собственно, и все. Что можно еще добавить? На этих страницах мы прожили вместе с Александром Васильевичем Сухово-Кобылиным его жизнь — «странную судьбу», которая словно гналась по пятам за тем, кто был создан покорять, побеждать, быть счастливым. И не просто гналась — старалась забежать вперед, напасть из-за угла, со всей изощренностью, со всем коварством…

Отчего так происходит?

Кто знает…