Сукин сын

— Прошу вас, Тамара Айвазовна, — он привстал, завидев отравительницу, и пригласил за свой стол. Она села и скорбно сложила тяжелые руки с лиловыми ногтями. Дух вышибу, решил Авилов, но, встретив прямой, мрачно-трагический взгляд, усомнился в своих возможностях. Они увиделись впервые с памятного угощения, от которого Авилов едва не отдал Богу душу, но обрел мир и душевный покой. Тамара глядела на него с брезгливой ненавистью.

— Что-то случилось, что вы так смотрите?

— Я не на тебя смотрю. В себя смотрю. — У нее откуда-то взялся заметный кавказский акцент.

— Что-то там внутри плохое заметили, что наружность так кошмарно переменилась?

— Хватит кривляться, да? Говори, что нужно.

— Смените тон, мадам. Наташа в больнице вашими стараниями, я перенес мучения адские, а еще один человек по вашей милости неудачно упал с крыши. Доказательства есть. Еще одно телодвижение — и вы в неласковых руках правосудия. Социально опасным персонам место за решеткой.

— Нет у тебя доказательств, дурак, — она встала. — Нет, и быть не может. Глуп, как бабий пуп!

Тамара покинула кафе, как эскадра побежденный город. Авилову осталось тайно утешаться, что то, из-за чего греется усатая баба, у него в руках, но, слава Богу, она не знает об этом. Иначе приговор обжалованию не подлежит. Логика здесь, видимо, такова, что длинный украл у Тамары рукопись, а после встречи со следователем, который прочухал, решил избавиться от вещдока. От Тамары нужно сделать громоотвод, чтобы думала, что рукопись у придурка. Пусть там убивает, косенького не жалко. Хорошо бы Зося продолжала шутить шутки про Гену. Авилов зашел за купленной удочкой и направился на озеро перекинуться парой слов с супругом.

— Не знаю, что делать, — произнес муж, не отрывая взгляда от поплавка. — Надо к психиатру, но она не хочет приходить в себя. Выскочила из рамок, таблетки выкинула.

— Вчера библиотекарь ляпнула, что видела рукопись у художника. Если это правда, то как она к нему попала?

— Может, он выследил Тамару? Во время обострений она мнительна, ходит, все проверяет, чересчур привлекает внимание… Не знаю, лучше или хуже, что рукопись пропала. С одной стороны, гора с плеч, с другой — у нее приступ, обострение началось.

Авилов закинул удочку неподалеку и, разглядывая берега, размышлял о рыболове. Знает он о наклонностях жены к убийству? Если и не знает, то, скорее всего, догадывается. А что ему делать? Сдать ее в дурку? У них шестилетний ребенок. Любой бы на его месте стоял, как дзен, у воды, что еще остается? Устраниться и ждать, пока все не придет к логическому концу. Если б он любил жену, то вмешался, отвез в больницу и так далее. А он нет, украл рукопись и наблюдает, что будет. Что там Наталья говорила про женский низ? Ясно, кто в этой паре мужчина.

Алексею Ивановичу стало казаться, что полная брюнетка его преследует, она подходила близко, шипела коброй. Казалось, он различал слова: «Вор, верни акции, вор, верни акции!» Вечером он неторопливо прогулялся вдоль реки, подышал сосновым духом, заглянул в безлюдный бар, украшенный зеркалами и пластиковыми пальмами, выпил кружку светлого чешского пива и, приятно расслабленный, отправился в двухместный розовый «люкс» со свежими цветами на тумбах. Доставая пижаму, он заметил, что молния на саквояже расстегнута и оттуда торчит сверток в целлофане. Он взялся было за сверток, но опасливо отдернул руку. Следователь его предупреждал, что такое возможно. Он прихватил сверток полотенцем. Так и есть, старая пожелтевшая бумага. Значит, его все-таки пытаются шантажировать!

Он положил рукопись в пакет. Что мешает от него избавиться? Взять, к примеру, и вышвырнуть в окно. Или выбросить в мусор.

Он оделся, взял пакет и осторожно вышел из гостиницы. Шел двенадцатый час, местность была безлюдна, и Спивак двинулся в сторону окраины, где, по его наблюдениям, имелась свалка. В конце поселка темень стояла непроглядная, ноги начали цепляться за корни деревьев, он больно ушибся коленом о камень, но двигался прямо, стараясь не терять направления. Он приближался к цели, уже начало пованивать, когда из темноты вдруг выступила фигура и произнесла голосом, в котором было что-то потустороннее: «Разворачивай назад, козел. И даже не думай!» Алексей Иванович спорить не стал — механический, безжизненный голос продрал ужасом, — а развернулся и послушно побрел обратно. На пути назад он оступился, уронил сверток и не стал подбирать.