Сулейман. Султан Востока

Тахмасп немедленно попытался извлечь выгоду из своего знатного заложника. Под покровом дежурных славословий в адрес Сулеймана последовали предложения назначить Баязида наместником в Эрзирум, контролирующий горные перевалы на восточной границе Турции, или в Багдад в междуречье Тигра и Евфрата (оба города к этому времени вновь перешли под контроль персов).

Сулейман решительно отверг подобные инициативы. Когда Баязид покинул Турцию, он окончательно определил к нему свое отношение. С этого момента Баязид перестал быть его сыном и стал мятежником. Старый властелин мог быть беспощадным к своим близким. Кроме того, его служивые люди — от Соколли до сипахи — признавали, что, укрывшись в Тебризе, Баязид потерял право на наследство и перестал быть Османом. Странно, что это им не приходило в голову, когда сын султана подвергал их атакам под грохот пушек у Коньи. По странному мнению непредсказуемых турок, Мустафа был мучеником, Баязид — изменником. Опасности гражданской войны в империи больше не существовало, но Сулейман считал, что пограничные земли Персии стали для шаха источником бедствий. Султан заключил союз с узбекским ханством в Самарканде.

Сулейман дал ясно понять Тахмаспу: если шах хочет сохранить мир, он должен выдать Баязида. За это еще и получит денежное вознаграждение. Представители Тахмаспа начали торговаться: сын Сулеймана — гость их повелителя, невозможно отдавать его в неволю…

Непреклонный султан не прислушивался к их доводам. Он просто отправил Тахмаспу четыреста тысяч золотых монет и тем добился своего. Персы под различными предлогами разослали сторонников Баязида по отдаленным деревням, где разоружили их и казнили как опасных заговорщиков. А самого Баязида схватили, когда он пировал вместе с шахом, и отправили в Турцию с эскортом под тем предлогом, что его передадут брату, а не султану. Но беглый принц недалеко отъехал от Тебриза. Турецкий палач убил его вместе с детьми. Говорят, перед этим Баязиду обрили голову, чтобы опознать его как бывшего правителя Амасии. Одет он был в грязную овчину, опоясанную веревкой. Это еще в Тебризе сделали хитрые персы, чтобы Баязид не выглядел турецким принцем, пользующимся защитой шаха.

* * *

Когда Сулейман вернулся в сераль, лишь немногие знакомые ему лица наблюдали, как он слезал с коня у фонтана третьего дворика. Султан оставил Селима правителем Кутахьи в Анатолии и больше не вызывал его к себе. В 1561 году, когда был казнен Баязид, умер Рустам. Незадолго до смерти мрачный визирь передал основную часть своего огромного имущества в вакф. Дар был велик, ибо Рустам ежегодно имел лишь со своих вложений в религиозные учреждения доход в двести тысяч секинов.

Мехмета Соколли, «сокола», не было в серале. Он выполнял обязанности по руководству армией, которые были уже не под силу Сулейману. Только Ибн-Сауд стоял у стремени султана в своем белоснежном тюрбане муфтия. Подростки-слуги, которые теперь ухаживали за султаном, и учащиеся школы, стоявшие под вязами на краю дворика, казались малыми детьми, настолько они были юны. Сулейман с трудом вспоминал их имена. Впрочем, сейчас помнить их казалось не столь важным.

Султан взглянул перед собой в надежде увидеть, что его ждет Михрмах. Но дочь оставила покои рядом с внутренней Тронной комнатой. Она не простила отцу смерти Баязида, которого любила как брата. Оплакивая Рустама, своего мужа, Михрмах переехала из сераля в другое место вместе со своими фрейлинами и черными рабами. Справившись о ней, султан узнал, что дочь поселилась на территории старого дворца.

Правда, она оставила ему весточку, переданную устами смотрителя за ее служанками. Михрмах сообщала, что оплакивает всю семью и больше никогда не появится в покоях, которые занимала Роксолана.

В этом сообщении таилась женская ярость. Это напомнило Сулейману слова его сестры, высказанные много лет назад в старом дворце. Сестра выражала надежду, что придет время, когда она будет оплакивать своего брата. Михрмах осталась единственной в семье, кого Сулейман любил. Но он удивился бы, если бы она не ненавидела свою великолепную мать Роксолану и его самого.

Ясное лицо Баязида, робкая улыбка Джехангира вновь промелькнули перед султаном. Он потерял их навеки. Судьба семьи теперь зависела от Селима, пьяницы, который не мог возродить семью, не мог вырастить сыновей от чужеземной женщины.

Сулейман приказал запечатать входную дверь в покои Роксоланы. Теперь он спал и ел в двух своих комнатах в одиночку. Нередко, прихрамывая, поднимался по «Золотой дорожке» мимо рабов, склонившихся в приветствии, к слуховому окошку над головами малознакомых молодых людей, заседавших в Диване. Отныне он доверял одному лишь Мехмету Соколли.