Сулла

Наконец, прежде чем присоединиться к Цинне, он объединил вокруг себя других беженцев 88 года, нашедших убежище в Испании, в частности Марка Юния Брута, бывшего в тот год претором. Очевидно, в окружении Цинны радовались этому объединению. Однако раздался один голос несогласия, принадлежавший Квинту Серторию, утверждавший, что присутствие Мария создает трудности; он опасался, как бы старый шеф, неспособный делить власть, не захватил всю власть; он знал его, мстительного старика, который не остановится, чтобы запятнать кровью победу, которая теперь казалась обеспеченной. Но Сертория слишком изолировали, чтобы его услышали, и соединение произошло. Войска и задача были поставлены в соответствии со стратегией, которая состояла в том, чтобы изолировать Рим и ослабить его: в то время как Цинна отправился на север взять Ариминий (Римини), блокировать таким образом пути Эмилия и Фламиния и сделать невозможным прибытие подмоги с этой стороны (Этрурия сама была уже захвачена). Марий с флотом из 40 кораблей перехватывал конвой с провиантом и нападал на прибрежные города, чтобы обеспечить полную блокаду; в конце концов он взял Остию в устье Тибра, благодаря предательству командующего гарнизоном — некоего Валерия.

Произведя убийства и грабежи по всему маленькому городку, он установил мост на реке как для того, чтобы перекрыть ее, так и для обеспечения связи между берегами. Затем поднялся в Рим, где нашел другие армейские части.

Консулы Октавий и Мерула, располагавшие гораздо меньшими силами, начали приходить в панику. Тогда они отправили делегацию к Квинту Цецилию Метеллу Пию, вызывавшему подозрения кузену Метеллы и, следовательно, союзнику Суллы, попросить его прийти и обеспечить защиту Рима: в то время он находился в Самнии, где пытался оружием подавить последние очаги сопротивления Союзнической войны. Его задачей было обращаться как можно лучше с примиримыми самнитами и как можно быстрее возобновить командование своими войсками. Но переговоры оказались невозможными: самниты поставили условия, которые казались невыполнимыми. Они требовали римского гражданства для себя и всех тех, кто укрылся у них; они сохранили бы всю добычу, которую приобрели в течение этих четырех лет борьбы и, кроме того, получили бы от римлян всех пленных и перебежчиков. Представляя эти непомерные требования, они чувствовали себя непринужденно, так как Цинна направил к ним Гая Флавия Фимбрия вести переговоры от своего имени: они атаковали легата Метелла Марка Плавтия Сильвана и убили с ним и его войско, прежде чем встретиться с Фимбрием.

В это время в Яникуле произошло сражение, ставшее кровавым поражением для Мария и его соратников: предательство позволило силам Мария проникнуть в расположения, которые обороняли Яникуль, но прежде чем Цинна смог добраться до него, чтобы усилить его позицию на холме, войска Октавия и Помпея Страбона переправились через Тибр и выбили его, убив 7000 человек, в числе которых был Гай Милоний, прикомандированный Цинной к коннице. Немного меньшим были потери законных сил, и, конечно же, нужно было развивать преимущество. Но Помпей Страбон смог убедить Октавия оставаться здесь, вызвать его легата Публия Лициния Красса и запретить ему продолжать сражение до тех пор, пока не состоятся комиции (которые должны были позволить Помпею получить второй консулат, о котором тот мечтал): он опасался, что победа Красса — достаточно вероятная теперь, когда вернулся Метелл со своими войсками и мог прийти на поддержку — не была слишком благоприятна для последнего и как бы таким образом не причинила вреда его политике.

Но события повернулись не так, как предполагал этот лишенный всяких сомнений деятель: разразилась эпидемия холеры, которая произвела страшные опустошения в двух оборонительных армиях. Если верить нашим древним источникам, при этом погибло 11000 человек из армии Помпея и 6000 человек из армии Октавия. Сам Помпей Страбон заразился и умер. Осажденный народ Рима проявил злорадство при известии о смерти этого дрянного человека, которого он опасался из-за военной силы: жители Субура — по преимуществу общедоступный квартал — прервали церемонию похорон, разорвали на части ложе покойника и тащили труп крюком, пока направленная сенатом военная сила не смогла отобрать останки жертвы у толпы, чтобы его тайно захоронить. Вероятно, римляне совсем не питали иллюзий по поводу чистоты намерений этой личности и имели довольно точное представление о его двуличности. Что касается сенаторов, если они и приложили усилия, чтобы его захоронить, то это, без сомнения, больше по причинам гигиены, нежели из солидарности.