Читаем Сулла полностью

Сулла направлялся в Этрурию, где шли жаркие бои. Он разделил армию на две части и взял на себя командование правофланговой колонной, которая наступала по Кассиевой дороге. На реке Кланис[1192] его кавалерия встретились с кельтиберской конницей Карбона, которую прислал из Ближней Испании ее новый наместник — Серторий.[1193] В бою, как утверждает Аппиан, погибло 50 испанских всадников, еще 270 перешли на сторону Суллы, остальных перебили из опасения, как бы не изменили и они.[1194] Другая, левофланговая колонна двигалась по Клодиевой дороге и нанесла поражение марианцам при Сатурнии (Аппиан. ТВ. I. 89. 409–410). Это был важный успех, поскольку Сатурния находилась вблизи Аврелиевой дороги, откуда шли пути к альпийским проходам и в западные провинции.[1195]

Карбон же, покинув ставку в Аримине и избежав столкновения с Метеллом и Помпеем, искусным маневром прорвался в Этрурию.[1196] Близ Клузия он столкнулся с армией Суллы. Казалось, он был обречен на поражение — ведь перед ним не знавший неудач проконсул и его грозные ветераны. Но сражение, длившееся целый день, закончилось вничью.[1197] Как подчеркивает Аппиан, стороны сражались на равных. В стратегическом отношении Карбон победил, поскольку наступление Суллы остановилось.[1198] Это была его первая неудача в гражданской войне.[1199] Но, в общемто, и последняя.

Успешнее действовали помощники Суллы. Красе, захвативший умбрийский город Тудер (Тудертию),[1200] поставил под угрозу левый фланг Карбона. Гай Каррина попытался помешать ему, но подоспел Помпеи, и в битве на Сполетийской равнине марианцы вновь потерпели поражение, потеряв до трех тысяч человек.[1201] Победители осадили лагерь Каррины. Карбон направил ему подмогу, но высланный им корпус попал в засаду, подстроенную Суллой, и потерял две тысячи человек. Каррина, правда, сумел вырваться из окружения, воспользовавшись дождливой погодой. Сулланцы заметили какоето движение у врагов, но не обратили на него особого внимания, и те ушли (Аппиан. ТВ. I. 90. 413–414).

Важного успеха добились сулланцы на юге Италии. С помощью изменников они проникли в один из крупнейших городов Кампании Неаполь, перебили большинство жителей и захватили стоявшие в порту триремы. От избиения спаслись лишь те, кто успел бежать (Аппиан. ТВ. I. 89. 411).[1202]

Между тем положение в Пренесте становилось все хуже. Осажденные страдали от голода. Зная об этом, Карбон направил на помощь коллеге мощную армию Марция Цензорина — восемь легионов, больше, чем имел Сулла при высадке.[1203] Однако это была иллюзорная сила[1204] — реальная ее численность наверняка уступала штатной. Помпеи атаковал Цензорина в узком проходе между Нарнией и Окрикулом (Южная Этрурия)[1205] и обратил его воинов в бегство. Остальные укрылись на одном из холмов и были осаждены Помпеем. Однако марианцы обманули бдительность неприятеля, оставив гореть костры, и сумели уйти. Оказавшись в безопасности, солдаты устроили бунт: они обвинили Цензорина в том, что изза него попали в засаду, целый легион, сохраняя боевые значки, покинул его и вернулся в Аримин — ставку Карбона. Остальные, за исключением семи когорт, разбрелись по домам. С ними Цензорин и вернулся к консулу (Аппиан. ТВ. I. 90. 414–416).

Тогда на помощь Пренесте двинулись объединенные силы италийских союзников. К городу направились войска луканца Марка Лампония, самнита Понтия Телезина и кампанца Гутты. Аппиан пишет, что под их командованием находилось до 70 тысяч воинов.[1206] Но Сулла сумел отрезать им путь к Пренесте.[1207] Любопытно, что в бой с ними он вступить не рискнул. Марий пытался прорваться из Пренесте собственными силами, но, несмотря на отчаянные усилия, потерпел неудачу (Аппиан. ТВ. I. 90. 416–417).

Успешно действовал и Метелл Пий. Не желая сталкиваться с основными силами Карбона под Аримином,[1208] он перевез армию морем,[1209] высадился в Равенне и отправился оттуда к Фавенции. Сюда же подоспели войска Норбана, усиленные подкреплениями от Карбона.[1210] Вероятно, в надежде на численный перевес Норбан атаковал Метелла всего за час до наступления темноты в местности, покрытой виноградниками и потому непригодной для сражения. В завязавшейся схватке марианцы были разбиты и потеряли девятьдесять тысяч убитыми; еще шесть тысяч перешли на сторону победителей (это могли быть пленные). Остальные разбежались, и в строю осталось, согласно Аппиану, не более тысячи человек, с которыми Норбан и вернулся в Аримин (ГВ. I. 91. 418–419; см. также: Беллей Патеркул. П. 28. 1; Орозий. V. 20. 7).

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

14-я танковая дивизия. 1940-1945
14-я танковая дивизия. 1940-1945

История 14-й танковой дивизии вермахта написана ее ветераном Рольфом Грамсом, бывшим командиром 64-го мотоциклетного батальона, входившего в состав дивизии.14-я танковая дивизия была сформирована в Дрездене 15 августа 1940 г. Боевое крещение получила во время похода в Югославию в апреле 1941 г. Затем она была переброшена в Польшу и участвовала во вторжении в Советский Союз. Дивизия с боями прошла от Буга до Дона, завершив кампанию 1941 г. на рубежах знаменитого Миус-фронта. В 1942 г. 14-я танковая дивизия приняла активное участие в летнем наступлении вермахта на южном участке Восточного фронта и в Сталинградской битве. В составе 51-го армейского корпуса 6-й армии она вела ожесточенные бои в Сталинграде, попала в окружение и в январе 1943 г. прекратила свое существование вместе со всеми войсками фельдмаршала Паулюса. Командир 14-й танковой дивизии генерал-майор Латтман и большинство его подчиненных попали в плен.Летом 1943 г. во Франции дивизия была сформирована вторично. В нее были включены и те подразделения «старой» 14-й танковой дивизии, которые сумели избежать гибели в Сталинградском котле. Соединение вскоре снова перебросили на Украину, где оно вело бои в районе Кривого Рога, Кировограда и Черкасс. Неся тяжелые потери, дивизия отступила в Молдавию, а затем в Румынию. Последовательно вырвавшись из нескольких советских котлов, летом 1944 г. дивизия была переброшена в Курляндию на помощь группе армий «Север». Она приняла самое активное участие во всех шести Курляндских сражениях, получив заслуженное прозвище «Курляндская пожарная команда». Весной 1945 г. некоторые подразделения дивизии были эвакуированы морем в Германию, но главные ее силы попали в советский плен. На этом закончилась история одной из наиболее боеспособных танковых дивизий вермахта.Книга основана на широком документальном материале и воспоминаниях бывших сослуживцев автора.

Рольф Грамс

Биографии и Мемуары / Военная история / Образование и наука / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное