— Да, в некотором роде оттуда, — озираясь, ответил корреспондент, который подумал, что его спрашивают о психиатрической больнице. — Но они меня сами отпустили, — быстро добавил он.
— И вы тоже умеете прикидываться чемоданом? — спросила Марина Георгиевна.
— Чемоданом? — не понял Никифоров. — Не знаю, не пробовал.
Марина Георгиевна подошла поближе к Сергею, внимательно посмотрела на него и сказала:
— У вас кожа имеет землистый оттенок. Стало быть, барахлит желудок. Наверное вы ещё не привыкли к нашей земной пище. Советую вам каждый вечер ставить себе клизму и пить побольше молока. Кстати, — вспомнила Марина Георгиевна. — А вы, вообще-то, к какому классу относитесь: к млекопитающим или, может, земноводным?
— Я лично? — совсем растерялся Никифоров. Только сейчас он понял, что перед ним, скорее всего, ещё одна жертва лилипутских козней, психически больная, которая, вероятно, сбежала из больницы. — Вообще-то, я Homo Sapiens, — отступая назад, ответил корреспондент. — Что означает: человек разумный.
— Ну-ну, не волнуйтесь так, — сказала Марина Георгиевна и, выйдя за калитку, отправилась домой. — Не забудьте вечером поставить клизму, напомнила она на прощанье и помахала Никифорову рукой.
Испугавшись, что в доме он встретит ещё кого-нибудь из врачей или больных, Никифоров спрятался в кустах и стал наблюдать за окнами.
А в психиатрической больнице жизнь текла своим чередом. Пенсионер Клубникин закончил писать восьмое письмо, которое намеревался отправить в Организацию Объединенных Наций. Он так устал от сочинительства, что прилег на кровать и задумался о смысле жизни. Клубникин долго размышлял на эту тему и в конце концов пришел к выводу, что жизнь — это борьба, а потому нельзя лежать сложа руки. После чего Клубникин поднялся с кровати и сел писать донесение главнокомандующему Вооруженных Сил Мира. Но от этого важного занятия его оторвал призыв на обед. Вежливый голос из динамика вдруг сказал: "Уважаемые граждане, просим вас на время оторваться от своих дел и проследовать в столовую".
Сильно проголодавшись, Клубникин позабыл о том, что объявил голодовку и, бросив авторучку, поспешно вышел из палаты.
В столовой Клубникин выбрал место за столиком рядом с тихим больным в аккуратной голубой пижаме со свежим кустиком незабудки в петлице. Пенсионер быстро съел тарелку наваристого борща, а когда принесли второе, сосед вдруг заговорщицким тоном проговорил:
— Котлету не ешьте.
— Почему? — удивился Клубникин и скосил глаза на котлету.
— Корову будем лепить, — серьезно ответил аккуратный больной.
— Какую корову? — недовольно спросил Клубникин, который понял только одно: на его кровную аппетитную котлетку покушается какой-то щеголь с цветком.
— Мы ещё не знаем, какой она будет породы, — ответил сосед.
— Вы как хотите, а я свою котлету не отдам ни для коровы, ни для лошади, ни даже для индийского слона, — решительно заявил Клубникин. — Я привык на обед есть мясо.
— Ну тогда извините, — кротко проговорил сосед. Он поднялся из-за стола, схватил с тарелки Клубникина котлету и выбежал из столовой.
Поступок соседа по столу страшно обидел Клубникина.
— Ненормальный! — вслед убежавшему больному крикнул он. — Я это так не оставлю! Я буду жаловаться в министерство здравоохранения! — От расстройства позабыв выпить компот, пенсионер вышел в коридор и здесь нос к носу столкнулся с Николаем Бабкиным.
— Здравствуйте, дядя Захар, — обрадовался встрече Николай. — Вас тоже не отпустили?
— Если бы только не отпустили, — возмущенно ответил Клубникин. — У меня только что какой-то сумасшедший украл котлету.
— Нам надо отсюда бежать, дядя Захар, — понизив голос, сказал Бабкин. — И у меня есть отличный план. Вы согласны?
— Ну… в общем-то, я не против, — ответил Клубникин. Если бы не сумасшедший, укравший у него котлету, он бы ещё подумал, стоит ли возвращаться домой, где нужно самому готовить еду, носить в прачечную белье и постоянно работать в огороде. Здесь же у пенсионера появилась масса свободного времени для сочинения писем и даже стихов, которые он втайне от всех пописывал по ночам, когда его мучила бессонница.
Проследовав в палату Бабкина, они долго обсуждали план бегства и к концу тихого часа договорились сделать под забором подкоп.
После сна больных выпустили погулять в большой прибольничный парк с подстриженными лужайками и живописным круглым озерцом посредине. На одной стороне парка находился ухоженный теннисный корт, посыпанный толченым кирпичом, на другой — волейбольная площадка. Под раскидистыми дубами и липами стояли скамейки и столики, за которыми больные устраивали свои безобидные баталии: в домино и лото, в шахматы и шашки.
Делая вид, что прогуливаются, Николай с Клубникиным зашли за здание больницы, пролезли через кусты и осмотрели высоченный бетонный забор.
— Вот здесь и будем рыть, — ткнул пальцем Николай. — Главное, успеть сделать подкоп за время прогулки. Сменяться будем каждые пятнадцать минут.
— Но у нас же нет лопаты, — растерялся Клубникин.
— С лопатой каждый дурак выкопает, — резонно заметил Бабкин. — Земля здесь мягкая, управимся и без лопаты.