Сумасшедшая принцесса

У стола окаменел плечистый мужик – очевидно, сам паромщик, с белоснежным вышитым полотенцем, перекинутым через руку. Я посвистела и пощелкала пальцами у него перед носом, но глаза хозяина, сведенные к переносице, а также отвисшая челюсть – упорно не желали возвращаться в исходное, природой задуманное положение. Оценив угодливую позу мужика и впечатляющую чистоту полотенца, я пришла к выводу, что он исполнял роль подающего на стол при трех особах, вольно раскинувшихся на лавке, и, похоже, являвшихся главными персонами на этой пирушке.

На хозяйском месте восседала сама знаменитая тетушка Чума, приветствовавшая меня широчайшей улыбкой. Следующая ее милость предназначалась названному жениху:

– Дорогой, почувствовав твое приближение, я попросила сестрицу Оспу исполнить поучительную песню, что, впрочем, не дает тебе повода изменять мне с какой-то приблудной кошкой.

– Ринецея ее забери! – выругался демон, наконец-то выпутываясь из половика и отрывая от себя серую кошку, крепко вцепившуюся когтями в шерсть на его груди. – Дорогая, – он нежно уставился на Чуму, – чую, наша семейная жизнь не захиреет от скуки.

После этого Азур сгреб ближайшую кружку и одним отточенным движением выплеснул ее содержимое в свою клыкастую пасть. Две другие дамы, присутствующие за столом, бурно зааплодировали столь многообещающему началу пышного застолья.

– Милая Морра. – Тетушка ухватила меня за руку и усадила напротив себя. – Давай я познакомлю тебя со своими сестрами, твоими любящими тетками.

Справа от Чумы томно примостилась юная особа с льняными волосами и маленькой гитарой. Судя по всему, она и являлась певицей с нежным голоском, очаровавшей нас балладой об изощренных перипетиях супружеской верности. Лицо девушки оказалось испещрено оспенными язвами в разной степени развития, создавая на редкость отталкивающее зрелище. Один глаз прелестницы сочился дурно пахнущим гноем, а второй – почти наполовину закрывало тусклое, мертвенное бельмо. Внешность сестрицы Оспы в полной мере соответствовала ее устрашающему имени. Я мило улыбнулась сладкоголосой родственнице, подозревая, что Зеркало истинного облика с легкостью покажет мне совершенно иной образ девушки.

– А это сестрица Лепра, – ласково пропела Чума, указывая на женщину, сидевшую по ее левую руку.

Я взглянула и содрогнулась. По части «красоты» Лепра далеко опережала своих «прелестных» родственниц. Ее лицо, худое и непропорциональное – впрочем, как и все тело, – представляли собой сплошной набор глубоких каверн, выеденных проказой до такой степени, что на их дне отчетливо просматривались кости и связки. Но самым потрясающим явлением стало то, что разлагающаяся плоть находилась в непрерывном движении. Раны открывались, зарастали и вновь прорезались в другом месте, образуя непрерывный, завораживающий в своем безобразии процесс. Красотка Лепра счастливо похихикивала, наслаждаясь произведенным эффектом.

Позднее, приняв на грудь немало кружек пива, я все-таки извлекла заветное зеркало и предложила его сестрам. Оспа отразилась обворожительной блондинкой, хрупкой и восхитительно прекрасной. А Лепра, в своем видимом обличии – самая ужасная из трех сестер, пленяла гибкостью точеного золотистого тела, роскошью каштановых кудрей и ярким блеском светло-карих глаз. Воистину, ни одна хваленая эльфийка не смогла бы сравниться по красоте с этой удивительной девушкой. Несчастный Марвин, в миг позабывший свою Лилуиллу, не сводил влюбленных глаз с кокетки Лепры, отвечавшей ему полной взаимностью.

Пирушка, незаметно переросшая в банальную пьянку, была в полном разгаре. Хозяин, по приказу Чумы отмерший от своего полуобморочного состояния, вихрем носился по комнате, выставляя на стол все новые и новые блюда. Марвин, произнесший проникновенную речь в честь жениха и невесты и обласканный всеми сестрами, тихо млел от счастья под боком у Лепры. Архидемон, отдав должное забористому пиву, на пару с Оспой виртуозно исполнял похабные частушки, донельзя смущавшие как хозяйку, так и любвеобильную кошку. Пользуясь общим весельем, тетушка Чума выразительно указала глазами в сторону двери, видимо, приглашая меня на конфиденциальную беседу. Никем не остановленная, я тихо выскользнула за порог.

День клонился к вечеру. Лупоглазые стрекозы, давно уставшие размахивать слюдяными крылышками, утомленно расселись на столиках парома. Привлеченная их обществом, я взобралась на прогретые бревна этого судоходного чуда и, стянув надоевшие сапоги, опустила ноги в прохладную речную воду. Лес на другой стороне реки замер единым непроницаемым темно-зеленым заслоном. Где-то за ним скрывалась Белая скала.

– Боишься? – спросила Чума, подбирая подол савана и усаживаясь рядом со мной.

– Боюсь, – честно призналась я.

– Чего, смерти? – Слово «смерть» в устах тетушки приобретало особый, потаенный смысл.

– Бабушке так не терпится меня увидеть? – ехидно спросила я, краем глаза наблюдая за реакцией Чумы.