Сумеречные рассказы

– Нет… Например, среди них не стало меньше хохлов… Или как это по-русски? Забыл уже… Не хохлов, а лохов, оговорился, pardonnez-moi[11]… Российские простолюдины слишком индифферентны, из-за этого – столько лохов.

– И что же делать, по вашему мнению?

– Молиться, чтобы их не стало меньше. Да, полковник, молиться истово и, как советовал Феофан Затворник, при этом «стоять в струнку, не распуская лениво и беспечно членов и держа все их в некотором напряжении».

– Вы верующий?

– Когда-то я окунулся в христианство, как в бассейн с нечистотами. И со временем понял, что мозги тех, кто, говоря библейским языком, совершает великую мерзость, питаются теми же веществами, что и мозги праведников. Вопрос дозировки.

– Зачем же призываете молиться?

– Надо использовать все средства.

– Как поживает ваша мама – великая княгиня?

– Сейчас она в Швейцарии. Когда во время нашей последней встречи я, прощаясь, сказал ей: «Мама, держи поводья, летим к обрыву», она заплакала и ответила: «Сын, глаза мои застлала пелена, и я не вижу крылатых коней, но слышу их ржание и верю, что Россия восстанет из пепла». Я уверен в этом, господин полковник.

– Чего бы вы хотели сейчас не как наследник, а как рядовой житель столицы?

– Разрядки. Сейчас середина мая, а уже так жарко, воздух такой плотный, что трудно войти в раскрытую дверь.

– Ваше высочество, чем, если не секрет, вы занимались сегодня утром?

– Восстанавливался. Ночью не мог уснуть, было душно, мне мерещилась кровавая литургия, рожи маргиналов, слышался грохот солдатских ботинок в парадной… В такие минуты у меня, как говаривают французы, la tete dans la brume, les pieds dans l’obscurité[12]. Тогда я прочитал заговор от бессонницы, которому научила августейшая бабуля, ныне покойная, и наконец заснул.

– Какой заговор? Можете поделиться?

– Пожалуйста! Вот… Утренняя заря Марьяна, вечерняя Мария, полуденная, полуночная и ночная Наталья, сними с меня, раба Божьего такого-то, бессонницу, отнеси её на кустарные места, на сухие леса. Аминь.

– У вас есть домашние животные?

– Да, в имении под Парижем живет взрослый тапир, президент Индонезии подарил. Скоро Хрюнделя перевезут сюда, в Москву. Он прекрасен… Ведь если человек человеку – волк, то тапир человеку – чёрт знает кто… ха-ха… понимаете?

Сказав это, наследник съел последний кусок блина и допил кофе. Лицо его вдруг приняло такое выражение, будто он хотел заплакать от злости.

– Не прощаюсь надолго, – проговорил он, дико глядя на меня. – Скоро мы с вами увидимся и поработаем вместе. Tout est à venir[13]. Слава России и Предвечной Тьме!

И ещё… Прежде чем встать и пойти к дверям, он, незаметно для работников кофейни, положил в карман брюк пустую чашку из-под кофе. Да, украл. Видимо, аристократическая причуда.

Как быстро темнеет! Не желаете спуститься к морю? Здесь фонари вдоль лестницы, внизу застеклённая ротонда… Оттуда в хорошую погоду виден Афон. Позавчера, кстати, я был там с визитом у его святейшества. Монахи дали старику убежище. Другой человек теперь, сама скромность. Вывезти ничего не успел… Какой шторм, однако! Отсюда слышно. Пойдёмте, пойдёмте к морю… Внемлем стихии. Не новости же из России смотреть, будь они прокляты. Только оденьтесь, там сильный ветер.

А что, господа, оставайтесь здесь, зима пролетит незаметно, зима на этом острове больше похожа на весну – это не я, это Гиппократ сказал.

Жалею, что покинул родину? Нет. Ждал бы сейчас ареста в каком-нибудь бункере, ел консервы. Так что не жалею, но грущу. Увы, сейчас, когда император убит, а наследник отрекся от престола, бросив нас, офицеров генштаба, на произвол судьбы, я вынужден сообщить от лица армии и флота, что матушка Россия упала с колен на бок и обоссалась во сне.

Духовная инициатива

Собрались вечером в одном из классов школы № 1360. Начали с молебна, как обычно. Когда отец Никита закончил махать кадилом, скучно и неубедительно выступил молодой гражданский активист, робко высказался против строительства, а после него слово взял Самарин, бывший сотрудник ГФС[14], капитан запаса, моложавый пенсионер.

В классе было человек пятьдесят. Самарин подошел к столу учителя, превращённому в президиум, за которым вплотную расположились заместитель префекта, представитель строительной компании и какая-то женщина в камуфляже без знаков отличия. Самарин встал рядом с ней и заговорил:

– Пусть Москва расширяется вширь, а не внутрь, мы не должны страдать и задыхаться, но я не об этом… – Он сделал паузу, оглядывая присутствующих, и заметил Левитина, своего приятеля, мастера местного оборонного завода, человека образованного, в отличие от большинства работяг, – с ним всегда можно было поговорить о чём-то таком.

В первом ряду напротив Самарина за партами сидели бабки в одинаковых чёрных платках, молодая мать с младенцем и рослый лысый парень, похожий на боксёра.