Сумеречные Врата

– Наше понимание реальности весьма различно, и все же я хотела бы указать тебе на некоторые вполне реальные обстоятельства, которые ты, сиятельная, предпочла упустить из виду. Несомненно, например, что гочаллон НирДхар, который старше меня на сорок лет - больной, развратный, отвратительный старый урод…

– Что еще за глупости?

– Мерзкий, и, как говорят, предающийся противоестественным…

– Не обманывает ли меня слух? Ты жалуешься, что он тебе не нравится!

– И восемь его прежних жен умерли при неприятных обстоятельствах…

– Пустые россказни бездельников!

– И мне что-то не хочется оказаться девятой, - закончила Джатонди.

– Тебе не хочется! Ты рассуждаешь как глупое избалованное дитя. Кто думает о твоих желаниях?! Забудь о себялюбии и вспомни об ответственности. Вспомни свой долг перед Кандерулом, перед твоей гочаллой и матерью.

– Я не обязана принимать бессмысленное мученичество!

– Твой долг, долг гочанны Кандерула - безусловное повиновение. Твой долг - быть готовой к самопожертвованию ради своей страны.

Руки Ксандуниссы стискивали ручки кресла, на лбу жгутами вздулись вены. Джатонди, заметив эти тревожные признаки, взяла себя в руки и отвечала:

– Я готова броситься в пылающий костер, и бросилась бы с радостью, если бы думала, что мои муки и смерть послужат Кандерулу. Я бы радовалась даже в тлетворных объятиях НирДхара, если бы это могло послужить Кандерулу. Но, гочалла, я не верю, что наша страна выиграет от этого. Согласна, лучше уж НирДхар, чем ВайПрадхи. И все же… - она заметила, как прерывисто вздохнула гочалла, но заставила себя продолжать: -…и все же вонарцы, при всей их жадности и заносчивости, по крайней мере позволяют нам сохранять свое имя. Под властью Вонара мы остаемся народом Кандерула. Поглощенные Дархалом, Мы превратимся в провинцию. К тому же древние законы Дархала жестоки и мстительны, а кодекс вонарской республики справедлив и разумен, его стоит изучить. Кроме того, изобретательный ум людей запада принес нам немало полезного в медицине, механике, познакомил нас с чудесами науки, принес новшества в земледелии, общий прогресс…

– Ты это так называешь!

– И по правде сказать, если уж нам приходится покоряться - а это, кажется, пока неизбежно - так, по-моему, вонарцы лучшие господа, чем дархальские воины НирДхара.

Ну вот, это сказано.

Было ли обязательно говорить это?

Да, решила Джатонди.

– Не тебе решать! - Ксандунисса пыталась сдержать гнев, но тщетно. - Здесь правлю я, и мне решать судьбу моего народа. Мне одной! И говорю тебе, с вонарской чумой должно быть покончено. Как можешь ты думать иначе? Как можешь ты, авескийка из касты Лучезарных, гочанна Кандерула, призванная служить своему народу, колебаться хоть миг? Не понимаю!

– Я рада служить своему народу. Я готова сделать для Кандерула все, что в моих силах.

– В конце концов, ты моя дочь. Ты сделаешь, как я велю.

– Нет, мать, не сделаю.

– Я тебя не слышу!

– Я сказала, что не сделаю этого. - Раскаленное добела молчание. Затем гочалла проговорила:

– Ты исполнить приказ своей повелительницы. Тут не о чем говорить.

– Так не будем говорить об этом. - Сейчас Джатонди ненавидела себя.

Мать ненавидела ее не меньше.

– Тебя нет в моем мире, - выговорила Ксандунисса натянутым как струна голосом. - Тебя нет в моем мире, тебя нет в Кандеруле. У тебя нет дома, нет семьи. Ты - ничто. Слышишь? Ничто. Ты не существуешь.

– Прошу тебя, выслушай, мама…

– Не называй меня так. Я не мать тебе, у тебя нет матери.

– Сиятельная, выслушай меня. Молю тебя, подумай, Вонарцы…

– Твои хозяева! Ты училась в их проклятой стране, и они отравили твою кровь. Теперь ты их рабыня, их послушная сука! Да, ты принадлежишь им! - Гочалла забыла о достоинстве и сдержанности. Ее лицо исказилось, голос сорвался на хриплый крик. - Ты вся - их. В тебе не осталось ничего моего - я презираю тебя! Ты - позор Лучезарных, ты недостойна волшебного наследия Ширардира, которое я думала когда-нибудь передать тебе! Ты недостойна стать женой гочалонна НирДхара, он слишком высок для тебя! Ты низкая, подлая! Ты Безымянная… да-да, Безымянная.

– Гочалла, прошу тебя, тебе станет плохо…

– Мне плохо от вони, исходящей от Безымянной! Убирайся с глаз моих, позволь мне не видеть твоего лица, не слышать голоса! Изменница, оставь меня! Уходи, пока я не приказала прогнать тебя кнутом!

Джатонди низко поклонилась и, пятясь, вышла из зала для аудиенций. Ее лицо хранило почтительное выражение, но сердце бешено стучало. Выбравшись из покоев гочаллы, она поспешила вернуться к себе. Мать всегда гневалась без удержу. Пока она не остынет, нечего и надеяться на разумный разговор. Да и угрозы ее были далеко не пустыми. Сейчас она вполне способна была приказать Паро высечь непослушную гочанну. И Паро бы повиновался.

Глаза матери… какое презрение и ненависть горели в них.

Джатонди заметила, что у нее дрожат руки.

Конечно, она не думает всего того, что сказала. Это говорил ее гнев. У матери страстная душа. Конечно, она успокоится, но пока лучше держаться от нее подальше. В огромном дворце с бесчисленными переходами это нетрудно.